Достаточно одного его присутствия, его сияющего счаст
ьем лица, его бьющих через край восторгов и радостей, его рукоплесканий, н
апоминающих хлопанье крыльев, чтобы этот тесный, смрадный, темный, грязн
ый, нездоровый, отвратительный, ужасный трюм превратился в парадиз.
Одарите живое существо всем бесполезным и отнимите у него все необходим
ое Ч и вы получите гамена.
Гамен не лишен художественного чутья. Однако, к крайнему нашему сожалени
ю, классический стиль не в его вкусе. По природе своей гамен не очень акаде
мичен. Так, например, мадмуазель Марс пользовалась у этих юных, буйных теа
тралов популярностью, сдобренной некоторой дозой иронии. Гамен называл
ее «мадмуазель Шептунья».
Это существо горланит, насмешничает, зубоскалит, дерется; оно обмотано в
тряпки, как грудной младенец, одето в рубище, как философ. Этот оборвыш что
-то удит в сточных водах, за чем-то охотится по клоакам; в нечистотах наход
ит предмет веселья; вдохновенно сыплет руганью на всех перекрестках; изд
евается, свистит, язвит и напевает; равно готов и обласкать и оскорбить; сп
особен умерить торжественность «Аллилуйи» какой-нибудь залихватской
«Матантюр Ч люретой»; поет на один лад все существующие мелодии, от «упо
кой господи» до озорных куплетов. Он за словом в карман не лезет, знает и т
о, чего не знает; он спартанец даже в мошенничестве, безумец даже в благора
зумии, лирик даже в сквернословии. С него сталось бы присесть под кустик и
на Олимпе; он мог бы вываляться в навозе, а встать осыпанным звездами. Пари
жский гамен Ч это Рабле в миниатюре.
Он недоволен своими штанами, если в них нет кармашка для часов.
Он редко бывает удивлен, еще реже Ч испуган. Высмеивает в песенках суеве
рия, разоблачает всякую ходульность и преувеличение, подтрунивает над т
аинственным, показывает язык привидениям, не находит прелести в пафосе,
смеется над эпической напыщенностью. Отсюда не следует, однако, что он со
всем лишен поэтической жилки; вовсе нет! Он просто склонен рассматривать
торжественные видения как шуточные фантасмагории. Предстань перед ним
Адамастор, гамен, наверное, сказал бы: «Вот так чучело!»

Глава четвертая.
Он может быть полезным

Париж начинается зевакой и кончается гаменом Ч двумя существами, каких
неспособен породить никакой другой город; пассивное восприятие, удовле
творявшееся созерцанием, и неиссякаемая инициатива; Прюдом и Фуйу. Тольк
о в истории Парижа и можно найти нечто подобное. Зевака Ч воплощение мон
архического начала. Гамен Ч анархического.
Это бледное дитя парижских предместий живет и развивается, «зацветает»
и «расцветает» в страданиях, в гуще социальной действительности и челов
еческих дел, вдумчивым свидетелем происходящего. Сам ребенок мнит себя б
еззаботным, но он не беззаботен. Он смотрит, готовый рассмеяться, но готов
ый и к другому. Кто бы вы ни были, вы, что зоветесь Предрассудком, Злоупотре
блением, Подлостью, Угнетением, Насилием, Деспотизмом, Несправедливость
ю, Фанатизмом, Тиранией, берегитесь гамена, хотя он и глазеет, разинув рот.

Этот малыш вырастет.
Из какого теста он вылеплен? Из первого попавшегося комка грязи. Берут пр
игоршню земли, дунут Ч и Адам готов. Нужно только божественное прикосно
вение. А в нем никогда не бывает отказано гамену. Сама судьба принимает на
себя заботу об этом маленьком создании. Под словом «судьба» мы подразуме
ваем отчасти случайность. Этот пигмей, вылепленный из грубой общественн
ой глины, темный, невежественный, ошеломленный окружающим, вульгарный, д
итя подонков, станет ли он ионийцем или беотийцем? Дайте срок, currit rota
Вертится колесо
(лат.)
, и дух Парижа, этот демон, создающий и людей жалкой судьбы, и людей вы
сокого жребия, в противоположность римскому горшечнику, превратит круж
ку в амфору.

Глава пятая.
Границы его владений

Гамен любит город, но, поскольку в гамене живет мудрец, он любит и уединени
е. Urbis amator Любите
ль столицы (лат.)
, как Фуск; ruris amator
Любитель села (лат.)
, как Гораций.
Задумчиво бродить, то есть прогуливаться прогулки ради, Ч самое подход
ящее времяпровождение для философа. В особенности бродить по этому подо
бию деревни, по этой ублюдочной, достаточно безобразной, но своеобычной
и обладающей двойственным характером местности, что окружает многие бо
льшие города и в частности Париж. Наблюдать окраины Ч все равно что набл
юдать амфибию. Конец деревьям Ч начало крышам, конец траве Ч начало мос
товой, конец полям Ч начало лавкам, конец мирному житью Ч начало страст
ям, конец божественному шепоту Ч начало людскому говору, Ч вот что прид
ает окраинам особый интерес.
Вот что заставляет мечтателя совершать свои с виду бесцельные прогулки
в эти малопривлекательные окрестности, раз и навсегда заклейменные про
хожими эпитетом «печальные».
Пишущий эти строки и сам когда-то любил бродить за парижскими заставами;
это оставило неизгладимый след в его памяти. Подстриженный газон, камени
стые тропинки, меловая, мергелевая или гипсовая почва, суровое однообраз
ие лежащих под паром или невозделанных полей, огороды с грядками ранних
овощей, неожиданно возникающие где-нибудь на заднем плане, смесь дикост
и с домовитостью, обширные и безлюдные задворки, где полковые барабаны, о
тбивая громкую дробь, пытаются напомнить о громах сражений, пустыри, пре
вращающиеся по ночам в разбойничьи притоны, неуклюжая мельница с вертящ
имися на ветру крыльями, подъемные колеса каменоломен, кабачки на углах
кладбищ, таинственная прелесть высоких мрачных стен, замыкающих в своих
квадратах огромные пустые пространства, залитые солнцем и полные бабоч
ек, Ч все это привлекало его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33