– спросила Алена.
– И точно, – удивился Весельчак. – И не в мундире!
Курившие на крыльце тоже узнали генерал-фельдмаршала, бросили трубки, подтянулись.
Репнин стремительно взошел на крыльцо, сказал, подавляя одышку.
– Преображенские мундиры и здесь играют в открытую. Будто нет законов покойного государя, нет воинских уставов, да и вообще нет ни чести, ни совести.
– А почему бы, ваше высокопревосходительство, – дерзко вставил Евмолп Холявин, – российскому офицеру в свободное от службы время и не поразвлечься? Разве от этого пострадает его воинская честь?
– Эх, – ответил князь Репнин, – молодой человек! Меня самого сюда беда моя привела… Я бы тебе рассказал, как, будучи разжалован государем, я три раза в штыковую рядовым ходил и заслужил прощение собственной кровью. Мы-то думали о пользе отечества, а от вас только и слышишь – развлечься да развлечься. Э, тебе этого не понять!
– Почему не понять? – продолжал дерзить Холявин, хотя Кантемиры вовсю щипали его за локти. – Разве мы виноваты, что по молодости в боях не бывали? Сегодня в картишки, а завтра, может быть, и в поход пойдем!
– Видел я ваши походы! – махнул рукой князь Репнин. – Как при кончине государя нашего Петра Алексеевича вы, преображенцы, Сенат окружили и заставили возвести на престол царицу, в обход законнейшего наследника, внука государева!
И поскольку адъютанты также щипали его за локти, он к ним обернулся.
– Я правду говорю! Я и при дворе говорю то же самое!
Он овладел собой и, отвернувшись от преображенцев, приказал вызвать хозяйку.
– Синьора в отъезде, – залепетал обомлевший Весельчак. – Не угодно ли домоправителя?
Спешно вышел Цыцурин. Все, кто был в вертограде, высунулись в окошки.
Генерал-фельдмаршал громко потребовал, чтобы ему тотчас представили его внука, который долг и честь свою забыл за карточным столом. Преображенцы заулыбались и стали подталкивать друг друга.
Цыцурин доложил, что вольные дома и карточные игрища дозволены указом ее императорского величества…
– Знаю! – перебил генерал-фельдмаршал. – Что же касается их сиятельства, молодого князя Николая Репнина, Цыцурин их знать не знает, потому что все высокопоставленные особы – и это отнюдь законом не запрещено – бывают здесь инкогнито и в масках.
Тут Евмолп Холявин опять вмешался не в свое дело:
– Его Сонька взяла с собою кататься на острова.
– Какая Сонька? – спросил князь, а среди публики пошло движение и смешок.
– Какая, какая… – Евмолп нарочито трепал своей маской по ладони, чтобы показать, что он не боится и лицо показывать. – Обыкновенная Сонька!
– Они возвращаются! – закричал из верхнего окна музыкант Кика. – Они с пристани идут!
Взметнулся ветер, шелестя листвою, и все увидели в желтой мгле начинающегося утра идущую по аллее вереницу. Впереди шла дама в кружевной полумаске, ее вел об руку стройный офицер. Оба смеялись, и все им было нипочем. Следом двигалась молодежь, все веселые и возбужденные прогулкой.
Завидев их, Весельчак приосанился и, стукнув булавой об пол, возгласил, как протодьякон:
– Их сиятельство маркиза Лена-Зофия Кастеллафранка да Сервейра!
Гости на крыльце задвигались в поклонах, зашаркали. Неподвижным оставался только старый Репнин и его адъютанты. Генерал-фельдмаршал позвал драматически:
– Николенька, внук мой, подойди ко мне!
Офицер, шедший с дамой, повернулся, в недоумении смотря на генерал-фельдмаршала под маской. А тот в ярости топнул:
– Оставь эту особу!
Маркиза поспешила разрядить кризисную ситуацию.
– Прощайте, мой верный чичисбей! – Она протянула молодому князю руку, обнаженную до плеча. – Сегодня пора расстаться, но завтра – милости просим!
– Николенька! – с болью выкрикнул старый князь и пошатнулся, полковники спешили его поддержать.
А маркиза, шурша необъятными юбками, поднялась по ступеням, каждого одаряя улыбкой из-за кружевной маски. Она направлялась прямо к генерал-фельдмаршалу так решительно, что адъютанты забеспокоились снова, но старик их отстранил. Подойдя близко, она вдруг улыбнулась ему милой, извинительной улыбкой и проследовала мимо. Достался ее взгляд и Алене, притаившейся за Весельчаком. Будто две черные птицы трепетали в клетках из ресниц. «Вот это да!» – подумала Алена.
Старый князь подхватил внука и отбыл в карете. Маркиза прошла в дом, слышны были ее распоряжения по хозяйству. Вновь бряцал клавесин, заря разливалась по розовеющему небу. «А Максим Петрович, где же Максим Петрович?» – изнывала Алена на опустевшем крыльце.
– Ванечка, – молила она Весельчака. – Ну, Ванечка же…
И когда она пыталась хитростью проскочить в дверь, гайдук взял ее в охапку и отнес в домик Нартова, через двор.
– Сиди, дурочка! – сказал он, запуская ее в горницу. – Как бы не было хуже!
Алена в отчаянии повалилась на лежак. От старого ковра пахло пылью неведомых стран, за стеной похрапывал хозяин. Голова распухала, все тело охватывала дремота.
Она проснулась, когда солнце заливало горницу светом. Нестерпимо сиял золотой обрез киота. Алена кинулась к окну – вертоград был безлюден, в полуденной жаре бродили по двору сонные куры.
Максим Петрович так и сгинул.
И, предчувствуя недоброе, Алена заломила руки, закричала в голос, не стыдясь ни хозяина, ни икон.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Голенький – ох, а за голеньким – бог
1
Всесильный бог полиции обитает на поросших крапивой берегах речки Мьи, сиречь Мойки, возле мостика, выкрашенного ядовито-зеленой краской, который оттого прозывается Зеленым.
Каждое утро, когда солнце еще сокрыто в туманной мгле, генерал-полицеймейстер Антон Мануилович Девиер в легкой одноколке пересекает Зеленый мост и останавливается у вычурного фасада полицейского дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80