– погрозил ему Евмолп. – Не язви наши раны!
– Боярышня под зонтиком! – рассердился Сербан и вырвал у него зонтик. – А я простить себе не могу, как я мог забыть об этом Тузове!
Он задергал дверь так, что петли ходуном заходили. Эхо разнеслось в полуденной дреме слободки.
Генерал-полицеймейстер в окне нартовского домика, скрытый резной листвой клена, при этом сказал:
– Дело становится интересным, – и устроился поудобнее.
– Они принимают нас за татей, – предположил Холявин.
Сербан приложил ладони ко рту и объявил раздельно:
– Мы ищем здесь слугу! Кто видел со вчерашнего вечера человека в ливрее Кантемиров?
Вольный дом продолжал безмолвствовать. Окрестные жители, которые сначала вышли на шум, поспешили схорониться, чтоб в свидетели не попасть. Преображенцы сели на ступеньки, задумались.
– Что ж ты, Камараш, – сказал Антиох кучеру, – не берег господина Тузова, как тебе приказали?
Тот вместо ответа покаянно постучал себя кнутовищем по лбу. Сербан снял треуголку, взъерошил мокрые от пота волосы.
– А все проклятый граф Рафалович! – воскликнул он. – Глядь, у него туз пик неизвестно откуда взялся! Я бы ему показал, я бы сорвал у него куш, сотни три! Цесарей окаянный!
– Это вдвойне становится интересным, – сказал себе Девиер.
– Эхма, была не была! – вскричал Холявин, засучивая рукава. – А ну, ребята, преображенцы не отступают!
Они нашли слегу, валявшуюся в лопухах, и, подтащив к двери, стали орудовать ею как рычагом.
– Не пора ли вмешаться? – предложил за спиной генерал-полицеймейстера Курицын.
– За Соньку свою боишься? – усмехнулся Девиер. – Погоди!
Не сумев вывернуть дубовую дверь из петель, Холявин и Сербан перехватили слегу, как таран. «Ать-два-три!» – ударили.
Тогда дверь распахнулась сама. Там стоял вооруженный шпагой Весельчак, за его спиной теснились слуги.
– Барыня почивать изволят, – объявил Весельчак и даже перевел на неведомый язык: – Дормире, грандире, волонтире. Вечером, судари, приходите и без дреколья-с!
– Прочь с дороги! – заявил распалившийся Холявин.
– Потише, господин, – миролюбиво ответил Весельчак, выдвигая ладонь, огромную, как печная заслонка.
– Не смей прикасаться! – закричал Холявин. – Ты знаешь, кто я?
– Да, да, ты знаешь, кто он? – поддержал его Антиох, который успел забраться вновь на дроги и раскрыть свой зонтик.
И поскольку ладонь Весельчака, словно некий пограничный столб, была отодвинута продвигавшимся Холявиным, лязгнула сталь клинков. Рядом с Холявиным встал Сербан. Антиох, как только дело дошло до драки, оставил свой зонтик и кинулся к товарищам, на ходу обнажая шпагу.
– Сейчас станут звать полицию, – сказал встревоженный Курицын. – А что сделаем мы?
– Эти не станут звать полицию, – ответил Девиер, смеясь. – А полиция у них кто? Купленный-перекупленный Курицын?
В сенях полнощного вертепа вовсю звенела сталь.
– Сии противники нам ведомы! – вскричал Холявин, отражая выпад. – Не давеча ли у канала?…
– Оп-па! – Сербан серией ловких маневров загнал в глубь дома громадину гайдука.
– И дерутся по-воровски! – вторил ему Холявин, гоня шпагой сразу двух слуг.
– Сражение переместилось внутрь, – сказал генерал-полицеймейстер, опуская отогнутую ветку клена. – Но мы подождем.
Там, за распахнутыми дверями вольного дома, убыстрялся топот ног. Звякал металл о металл, время от времени кто-нибудь охал. Вдруг заскрипела старая древесина, завизжала, заскрежетала. Это обломились перила внутренней лестницы под тяжестью дерущихся, рухнули вниз. Послышался взрыв грубой брани, нарастающий визг.
5
– Остановитесь! – раздался повелительный женский голос.
Евмолп Холявин опомнился. Он был уже на верхней ступеньке, острие шпаги наставив в грудь музыканта Кики. Рубашка на груди самого Евмолпа была порвана и замарана кровью.
Внизу на обрушившихся перилах лежал, охая, толстый буфетчик. Гайдук Весельчак, бросив свой мажордомский жезл, прятался от воинственных Кантемиров. Растрепанная чернокожая женщина металась и отчаянно визжала.
– Положите оружие! – требовал женский голос.
Холявин поднял глаза и увидел хозяйку дома. В восточном наряде – шаровары и тюрбан с перышком – она целилась сразу из двух отличных пистолетов марки «Ферингер». Курки были взведены, и не было ни малейшего сомнения, что она выстрелит.
– Мы хотели только узнать, – сказал запыхавшийся Антиох, – мы хотели только спросить…
– Прежде всего положите шпагу, – возразила хозяйка.
И Антиох Кантемир, положив на ступеньку свой клинок, раскланялся и стал объяснять, что они ищут слугу, вернее, товарища…
– И для этого нужно врываться в дом! – негодующе воскликнула она и перевела дула своих ферингеров на черноусого Сербана. – Клинок в ножны, князь!
И тогда Евмолп ощутил, что слепая сила в нем вдруг поднимается изнутри, мускулы напряглись, и он уж не управляет собой.
– Он бешеный! – закричал, заметив это, Антиох, – Берегитесь!
Отбросив шпагу, Холявин одним прыжком очутился на площадке и схватил восточную красавицу за запястья. Не выдержав, она упала, увлекая его за собой.
Ударил двойной выстрел, задребезжали цветные стекла. Когда рассеялся дым, стало ясно, что обе пули ушли в короля Фарабуша, в его потемневшее от старости дубовое тело.
В нартовском домике полицейские чины насторожились.
– Стреляют! – сказал аудитор Курицын.
– Терпение! – ответил генерал-полицеймейстер. – И все же терпение! Терпение есть главная добродетель сыщика.
А в вертограде полнощном Холявин крепко прижал к полу раскинутые руки маркизы Кастеллафранка, ожидая, когда смирится ее порыв. Тюрбан ее развязался, волосы черной волной рассыпались по груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80