– Могу. – Нартов полез в карман, вынул клетчатый платок и вытер им испарину. – Первая монета была вручена государыне императрице…
– Раз, – загнул палец генерал-полицеймейстер.
– Две монеты были преподнесены государыням царевнам – Анне Петровне и Елисавет Петровне. Это, значит, вторая и третья… Четвертая… четвертая, конечно, была вручена августейшему зятю, герцогу Голштинскому, а пятая – отсутствующему ныне светлейшему князю. Шестая находится у меня…
Он развязал угол носового платка и достал оттуда точно такой же двухрублевик с профилем царицы, что был в руке у Девиера.
– А седьмая, седьмая? – в один голос воскликнули полицейские чины.
Нартов помялся, но затем нагнул голову, будто хотел сказать: а, была не была! – и заявил, мрачнея:
– Виноват. Седьмую монету я отдал не кому-нибудь из высочайших особ… Седьмую монету я презентовал обергофмейстеру Рейнгольду фон Левенвольде.
Полицейские молчали, сосредоточенно глядя на Нартова, а тот ударил себя в лоб ладонью:
– Я подумал тогда: ведь пригодится мне Красавчик сей для дел неотложных, хотя бы к государыне вне очереди пройти…
И тогда аудитор Курицын воздел руки и сокрушенно сказал:
– Да, да, как же я сразу не догадался… Это он, конечно, был, который караул кричать отказался, – Левенвольд.
Генерал-полицеймейстер на него цыкнул, а Нартову сказал:
– Сей минут мы вас освободим. Монету свою вы можете забрать, по этой части у нас к вам претензий нет. Скажите, однако, вы не уточняли законность грамот, по которым у вас проживает ваша арендаторша?
– Как же, я обращался в герольдмейстерскую контору. Тамошний управитель, граф Францышкус Санти, мне объявил, что покойного мужа этой дамы он знал персонально. И знаете, как он его куриозно аттестовал?
Нартов без лишней амбиции прошелся по комнате, кривобочась и прихрамывая.
На мрачных лицах полицейских чинов изобразилась весьма вымученная улыбка. Они раскланялись и вышли во двор.
«Час от часу не легче, – подумал генерал-полицеймейстер. – Тут и не скажешь, кто тебе опаснее, Левенвольд или Кушимен?»
Он остановился в тени кленов и сказал майору Рыкунову:
– Несомненно, кто-то дал взятку Левенвольду, а тати ее отобрали.
– Осталось узнать, кто именно дал взятку.
– А так как это пока невозможно, займемся розыском, кто были сии тати.
И Девиер указал на вольный дом маркизы Лены.
Тут он увидел, что возле колодца Алена Грачева вытаскивает бадью с водой и переливает ее в ведра. Девиер прекрасно помнил и девушку эту, и ее визит в полицейским дом. Он поманил ее пальцем.
– Не кажется ли тебе, – спросил он, глядя в ее напряженное лицо, – что ежели, как тогда, ты вернешься в Канатную слободку, ты застанешь своего бравого корпорала на месте проживания?
– Нет, не кажется, – ответила она дерзко, не прибавляя никакого титула.
– А почему? – как можно более ласково спросил Девиер.
– А потому, что он убит.
Внутри генерал-полицеймейстера забилась-затрепетала какая-то жилка. «Ну, вот и все, – подумал он. – Вот мне и каюк».
– Откуда же ты знаешь, что он убит? – уже машинально спросил он.
Алена взяла его за расшитый галуном обшлаг генеральского кафтана и вывела из-под клена так, чтобы был виден вольный дом. Указала на веревку, протянутую от угла. На той веревке сушилась единственная вещь – мужская сорочка немецкого полотна с кружевной грудью. Бок рубашки был сильно разрезан.
– Это его рубашка, – сказала она глухо. – Там еще пятна крови. Я видела, как их замывали.
И она отчаянно заплакала, уткнув лицо в передник. И, не обращая внимания на полицейских чинов, забыв про свое коромысло, побрела в домик Нартова.
– Аленушка! – сказал ей Нартов. Сам готов был на колени встать, хоть пластаться, чтобы облегчить ей горе. Он догадывался обо всем. – Ну, нет его и не вернешь, чего же убиваться? Аленушка! Выходи за меня! Ну что ж, что я старый человек, хотя какой же я и старый? Мне ж еще и сорока нет.
Алена вытирала передником лицо и глаза, и вновь слеза катилась, и непонятно было, слушает она или нет.
– Выселю я эту иноземку, это гнездо антихристово, а сам там поселюсь. Ох, заживем! Каждый вечер буду астанблей созывать, чтобы тебе, мое сердечко, не было скучно. Государыня даст мне патент на дворянство, она уж обещала. А бурмистру Данилову, – неожиданно распалился он, – мозгляку этому… Шиш ему, шиш!
– Вы хороший человек, барин Андрей Константинович, – тихо сказала Алена, поклонилась ему и вышла, притворив за собой дверь.
Нартов же упал на лежанку, некоторое время лихорадочно тер руки, тер лоб, потом успокоился, всхлипнул, как ребенок, и неожиданно сам для себя заснул.
Возвратилась Алена, посмотрела на спящего барина и подошла к окну. В вертограде полнощном начинался заезд гостей, наигрывал клавесин. Одно из самых верхних окон растворилось, там, смеясь, появилась маркиза Лена. Черные кудри вились по смуглой шее и покатым плечам, чувствовалось, что каждый их виток старательно рассчитан. В ушах раскачивались золотые кольца – не просто серьги, а кольца, обсыпанные гроздью вспыхивающих огоньков-алмазов.
– Коза! – с ненавистью глядела Алена на ее слегка раскосый вырез глаз, на красиво изогнутый рот. – Как есть губастая коза!
Ей вспомнилось, как в детстве отец, который был церковный староста, а потому знаток книжного благочестия, брал с поставца старинную рукописную книгу и читал вслух обо всяких диковинах. Особенно запомнилось ей о Горгоне, и не думалось, что Горгона та когда-нибудь ей к случаю попадется.
Молоточки клавесина все звончее наигрывали менуэт, горбатый Кика в игорном зале старался вовсю.
«Да что же это!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80