В богослужении главное значение придавалось чтению и пению без всяких пропу­сков всех псалмов и молитв, положенных по уставу, им приписывалось магическое значение самим по себе, не­зависимо друг от друга и от того порядка, в каком они следовали. Но так как византийские богослужебные чины оказались чересчур длинными для русских, то для сокращения служб было введено так называемое «мно­гогласие»: несколько причетников одновременно пели и читали молитвы и псалмы, положенные по уставу. Отно­сясь с таким пренебрежением к литургии и другим об­щественным службам связанного с ней цикла, тогдашнее общество считало наиболее важными священнодействия­ми те мелкие чины обрядов, таинств и молебнов, практи­ческая или, точнее, магическая цель которых была понят­на без дальних объяснений. Священник ценился именно как профессиональный совершитель этих магических ак­тов. Популярным был чин освящения воды и окропления ею домов, дворов и полей, людей и скота, имевший якобы силу прогонять бесчисленных мелких демонов, чин кре­щения младенцев, также отгонявший нечистую силу, чин «отпевания» мертвеца, помогавший последнему сразу по­пасть куда следует, молебны за здравие болящих, мо­лебны и обходы полей во время засухи или упорных не­настных дождей и т. д. Каким образом священник совер­шал все чины, правильно или путал их, это казалось не­важным, столь же неважным считался вопрос, умеет ли он читать и понимает ли, что говорит и поет во время бо­гослужения. Значение придавалось формулам самим по себе, присущей им силе, и чем таинственнее и непонят­нее казалась формула, тем она считалась сильнее. По­этому тогда никто не смущался, если поп путал формулу крещения и крестил «в три отца, три сына и три духа» или пел за здравие, когда надо было петь за упокой, толь­ко в XVIII в., когда от клирика стали требовать хотя бы элементарной грамотности, начали смеяться над по­пом, если тот «начинал за здравие, а кончал за упокой».
Так христианское богослужение прониклось чертами старинной магической обрядности. Понятно, что заме­нить собою прежнюю обрядность оно и не могло, и дей­ствительно, основные моменты этой обрядности продол­жали жить до конца XVI в. В особенности старинные культы мертвых и предков и земледельческие культы продолжали жить почти без всяких псевдонимов. Их опи­сание в кратких, но выразительных чертах дает знаме­нитая 41 глава Стоглава. Мертвых и предков поминали в великий четверг, в пасхальную неделю и в троицыну субботу с соблюдением старинных церемоний, на свят­ках варили особую жертву предкам и спрашивали у них о будущей судьбе живых, Праздники, связанные с годо­вым кругом солнца, были днями широкого народного ве­селья. «В ночь под праздник рождества Иоанна Предте­чи и на самый праздник по весь день и ночь, равно и в навечерие рождества Христова и крещение в городах и селах мужи и жены, отроки и девицы собираются вместе и со всякими скоморошествами, с гуслями и сатанински­ми песнями, с плясками и скаканием ходят по улицам и по водам, предаются различным играм и пьянству, и бывает отроков осквернение и девам растление; а под конец ночи спешат к реке с великим криком, как бесные, и умываются водою, и когда начнут звонить к заутрени, отходят в домы свои и падают, как мертвые, от великого клокотания». «А о велице дне (на пасхе) оклички (мерт­вых и духов), на радуницу вьюнец и всякое в них бесно­вание... а в великий четверток порану солому палят и кличут мертвых... а в первый понедельник Петрова поста в рощи ходят и в наливки бесовские потехи деяти». Тут хри­стианские названия - пустые звуки, перед нами живьем праздники земледельческого культа: на рождестве пра­здник зимнего солнцеворота, в крещенском празднике надо видеть отзвук масленицы, велик день (пасха), ве­ликий четверг и радуница - остатки весеннего цикла; на­чало летнего цикла уцелело в понедельнике Петрова по­ста, а праздник Иоанна Предтечи - купальский, или Ярилин, день. Перед нами те же самые очистительные и магическо-драматические церемонии, те же самые эроти­ческие обряды Ярилиной ночи. Старый культ не только сохранился, но даже распространился: «лесть идольская и празднование кумирное» в XIII-XVI вв. были принад­лежностью не только сел, но и городов, и сила обаяния Ярилиной ночи все еще была так велика, что даже благо­честивый игумен псковского Елезарова монастыря, ста­рец Памфил, в своей жалобе псковским властям на при­вязанность псковичей к обрядам купальской ночи про­стодушно называет эту ночь «святою». Надо предпола­гать, впрочем, что пережитки земледельческого культа в городах гнездились преимущественно среди черного люда, еще не вполне разорвавшего с крестьянскими тра­дициями. Но все же характерно, что обличения относят­ся к Пскову и Новгороду, т. е. к тем городам, которые были уже торговыми центрами; кроме этих двух горо­дов, да еще Москвы, других городов того же характера тогда еще не было.
Естественно, что при таком положении дела рядом с христианским клиром продолжали существовать и поль­зоваться влиянием прежние профессиональные посредни­ки между людьми и «силой нездешней». Больше того, эти последние, а не представители клира считались под­линными оракулами божества, кудесниками, умеющими поворачивать волю «силы нездешней» в желаемом для них направлении, властвующими над силами и явления­ми природы. Среди них на первом месте еще в XIII в. фи­гурируют прежние волхвы, им, как и в старину, припи­сывалась способность чарами насылать дождь или засу­ху, умножать жито или губить урожай. Они выступили в 1224 г. в Новгороде с «ложными знамениями», кото­рыми «многих прелыцаху», а в 70-х годах того же XIII в.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174