Плоды реформы правительство пожало в начале XIX в., когда старые, уже не удовлетворявшие новым требованиям коллегии были заменены министер­ствами, в которых строго проводился принцип едино­личного управления - каждый министр ведал своим ве­домством и был подчинен непосредственно императору, сменявшему и назначавшему министров своими указа­ми. На другой день после учреждения министерства Александр нашел необходимым, чтобы «его человек» занял должность синодального обер-прокурора, и на­значил на эту должность князя А. Н. Голицына, извест­ного своими атеистическими взглядами. Голицын отка­зывался: «Какой я обер-прокурор, ведь я ничему не верю!», но Александр настоял, и Голицын стал «по-язы­чески добросовестно» исполнять свою должность, не отказываясь даже от принятия икон в подарки от архие­реев. «Языческая добросовестность», конечно, была на­правлена к осуществлению «видов правительства», ко­торые клонились к полному унижению синода. В 1817 г. была обнародована новая, совсем «языческая» реформа: было учреждено министерство духовных дел и народ­ного просвещения, и ему был подчинен в качестве од­ного из отделов синод, наряду с лютеранской обер-кон-систорией, коллегией по делам католической церкви и департаментами, заведовавшими нехристианскими веро­исповеданиями. Все религиозные «орудия властвования» были уравнены и поставлены на одну доску, а во главе стал тот же «язычник» - князь Голицын. Обер-проку­рор превратился в директора департамента, а синод - в совещание при нем. Церковные иерархи признали та­кое положение православной церкви совершенно нетер­пимым; но их оппозиция была чисто кабинетской, пока вновь не возобладала реакция. Тогда они нашли себе верного союзника в лице знаменитого мракобеса и сат­рапа Аракчеева. Последний спихнул Голицына и добил­ся в 1824 г. указа о возвращении синоду прав отдельного ведомства; однако вместе с тем было окончательно оформлено и положение обер-прокурора, который по­лучил по отношению к православной церкви права ми­нистра духовных дел. В 30-х годах синодальный аппарат был преобразован по образцу министерств, а коллегия синодальных архиереев превратилась в безгласный со­вещательный орган при обер-прокуроре. Проводивший это преобразование обер-прокурор Протасов, кавалерий­ский генерал, нагнал на свою новую команду «страх и трепет», «дух из всех повышиб», «сонмом архиерейским, как эскадроном на ученье командовал». За благонадеж­ностью архиереев при нем усиленно следили жандармы. Даже благочестивый историк синода П.В. Верховский вынужден был после этого в своем исследовании кон­статировать, «что господство турок на православном Востоке с 1453 г. не могло так поработить веру и цер­ковь, как их поработил в России синодальный режим».
Однако церковь послушно и кротко переносила это порабощение, повиновалась команде не за страх, а за совесть и служила крепостному государству верой и правдой, «ибо знает осел ясли господина своего», ибо она должна была оправдать тот хлеб и то покровитель­ство и защиту, которые давало ей государство. Еще до формального превращения синода в кавалерийский эскадрон в клобуках и митрах епархиальные архиереи превратились в помощников губернаторов по церковным делам. Именно необходимостью обеспечить контроль губернаторов над епархиальным управлением и уста­новить прямую и быструю связь гражданской власти с духовной мотивировалось перераспределение епархий, предпринятое в 1784 г. после проведения нового губерн­ского уложения и нового распределения России на гу­бернии. Епархии до этого времени не совпадали с губер­ниями и областями ни по числу, ни по границам, а это затрудняло и даже делало иногда невозможными сно­шения губернаторов с архиереями. Реформа затянулась и была закончена только в 1796 г., но синод тянул дело не в силу каких-либо принципиальных разногласий - он всецело поддерживал реформу, - а в силу необходи­мости согласовать часто несогласимые счеты архиереев одного с другим и провести реформу так, чтобы было возможно меньше обиженных самолюбий. После этой реформы московский митрополит Платон с грустью дол­жен был сказать про епископат: «Мы на земле беспо­лезное бремя». Однако эта характеристика приложима к положению архиереев и до 1784 г. Правда, тогда над архиереями не было такого регулярного и близкого над­зора, как со времени нового епархиального расписания, но губернаторский и воеводский нажим все же часто давал себя чувствовать, и синод почти никогда не мог защитить архиерея, если на последнего ополчался гу­бернатор. Со времени учреждения синода назначение епархиальных архиереев и приглашение архиереев к присутствованию в синоде производилось именными ука­зами; при этом принимались в расчет отзывы и желания местных властей. При Анне Иоанновне воеводы и губер­наторы не раз начинали дела об архиереях по обвине­нию их в неблагонадежности, и, как мы увидим ниже, не один архиерей попал в результате этих дел в ссылку или заточение. Рязанский губернатор Каменский, екатерининской эпохи, ставивший себе, между прочим, задачу показать народу, «что прямая власть не духовная, а светская», был очень недоволен тогдашним рязанским епископом за строгость последнего и просил Потемки­на: «Пришлите нам какого-нибудь светского (!) архие­рея». При столкновении между архиереями и губерна­торами почти всегда перевес оставался за последними, в особенности в тех случаях, когда архиереи предъяв­ляли строгие требования относительно соблюдения цер­ковных правил, постов и богослужений, правил весьма стеснительных для веселой и «вольномысленной» елиза­ветинской и екатерининской знати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174