— Разреши пройти, папаша.
Старик, уступая дорогу, попятился. Высокий и плечистый, в черном меховом полушубке, раздвигая плечом людей, увлекал за собой такого же широкоплечего, как и он сам, только несколько ниже ростом.
— Старуха! — вдруг крикнул старик в кожушке.— Держись товарищев комиссаров. Мож, и пойдет вагонка-то...
— Не пробежали ли? — шепнул на ходу Капустин.
— Да нет, вон этот должен быть,—ответил высокий и схватился за обледеневшие поручни вагона.
— Стой! Вам кого? — преградив путь, строго спросил военный.
— Комиссия Совета Обороны не здесь?
— Вы кто такие?
— Председатель Уральского облисполкома Белобородое,— отрекомендовался высокий и протянул удостоверение.— А это товарищ Капустин, здешний губкомис-сар...
Один из военных, тот, что был постарше, взял документы и, бегло взглянув в них, окрылся в вагоне.
— Не спят? — переминаясь на скрипкой снегу с ноги на ногу, спросил Капустин.
— Шутить изволите, товарищ комиссар, — ответил постовой, явно недовольный неуместностью вопроса.— Мы не знаем, когда они вообще отдыхают. Это у вас, в Вятке, любят поспать...
— Ну что вы, здесь тоже горячая пора, — поняв ненужность своего вопроса, пояснил Капустин.
— Горячая, а смотрите — сотни вагонов заморозили,— и, увидев вернувшегося товарища, выпрямился.
— Проходите, товарищи,— сказал военный, тот, что постарше, и возвратил документы.
В противоположном конце вагона стоял высокий человек в наброшенной на плечи длинной шинели и неотрывно смотрел в окно. Услышав за спиной шаги, он повернулся. Белобородой сразу узнал в нем Дзержинского, с которым он не раз встречался в Москве.
— Вот и местные власти явились,— идя навстречу, приветливо сказал Дзержинский; на худощавом, с тощей светлой бородкой лице скользнула улыбка и тут же погасла, уступив место обычной озабоченности. — Кстати, что это за люди на перроне?
— Да вот пассажиры... все едут, — ответил Капустин.
— Мне сдается, что тут многие никуда не едут, а только ждут, — оказал Дзержинский.— Ждут свою очередную жертву. Вот тот, обратите внимание, что с костылем, в солдатской папахе.
— Этот, видать, красноармеец... из госпиталя...
— Да... из госпиталя... А что это он вытащил из мешка? Никак, подметки?
— Ничего удивительного, Феликс Эдмундович, — послышался за спиной глуховатый голос с характерным кавказским акцентом.
Белобородое и Капустин оглянулись и увидели чело века в полувоенном кителе.
— Вятка, как известно нам с вами, главный кожевенный район России, — разглаживая пальцами усы, такие же черные и густые, как и волосы, продолжал он. — Пока наши товарищи на местах говорят громкие фразы о мировой революции, ее враги не преминут, чтобы не поживиться за счет трудового народа.
— А мы сейчас это выясним, товарищ Сталин, — и Дзержинский быстрой походкой направился к тамбуру.
— Ну, что ж, товарищи, — проводив взглядом председателя ВЧК, сказал Сталин. — Пока товарищ Дзержинский выясняет, мы пройдем вот сюда,—и он указал взглядом на двери, верх которых был застеклен толстым матовым стеклом.
Войдя в салон, Сталин взял со стола газету, испещренную красным карандашом, и, взглянув на председателя облисполкома, сказал:
— Надеюсь, читаете местную губернскую газету? Не находите ли вы, что в ней много общих фраз и мало конкретного, будничного? Смотрите, на первой странице обо всем есть, даже широковещателыно объявляется о так называемом грандиозном концерте... Кабарэ-балет... Танцы до трех часов, и прочее... Но зато нет ничего о перевыборах Советов, о чрезвычайном налоге, о целях войны с Колчаком... Или же спекуляция. Она, по всему видно, процветает у вас, а почему спекулянты не выведены на свежую воду?
— Кадры у нас слабы, товарищ Сталин, — ответил Белобородое.
— Это не беда, что слабы, — учить будем. Вопрос в другом: имеем ли мы в учреждениях наших людей, которых следовало бы учить?
— Мы стараемся подбирать в советский аппарат по пролетарской принадлежности.
— Но, вероятно, и «бывших» еще полным полно? — и, взглянув на вошедшего Дзержинского, Сталин продолжал:— Может быть, Феликс Эдмундович, мы послушаем товарищей вкратце о состоянии дел, а тем временем нам принесут кипяток, немного с дорожки отогреемся, а уж тогда всерьез за дело. Как раз подъедет и командующий фронтом.
— Я не возражаю, товарищ Сталин, кажется, у нас есть еще на заварку чаю, чтоб угостить товарищей,— ответил Дзержинский и снова вышел.
Не прошло и нескольких минут, как Дзержинский вернулся.
— Должен заметить, товарищ Капустин, ваш красноармеец с костылем — не красноармеец, а самый заправский спекулянт. Родственник одного бывшего хозяйчика по выделке кож.
— Вот же, гады,— вспыхнул Капустин.— Разрешите, Феликс Эдмундович, задержать его...
— Не беспокойтесь, я уже отдал распоряжение,— успокоил Дзержинский и, улыбнувшись, вобрал в ладонь свою светлую бородку.
Вагон-салон, в котором работали Дзержинский и Сталин—члены партийно-следственной комиссии, приехавшие по предложению Председателя Совнаркома Ленина для выяснения причин сдачи Перми и принятия мер к восстановлению партийной и советской работы в районе Третьей и Второй армий Восточного фронта, стал своеобразным штабом — здесь решались самые неотложные и важные вопросы. Весь день, с утра, сюда приходили озабоченные создавшимся тяжелым положением на фронте люди — партийные и советские руководители Вятки и Перми, ответственные работники штаба фронта, комиссары, железнодорожники и рабочие кожевенных заводов. С каждым из них в комиссии обстоятельно беседовали, выясняя обстановку, тут же давали советы, поручения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119