Потом поставил тут же два стакана, две с золотыми ободками рюмки и, спросив, не надо ли еще чего, вышел.
— Женщины всегда предусмотрительнее нас, мужчин,— откупоривая бутыль, пояснил Степанов.— Поехал вот, а жена, как видите, ничего не забыла... Да вы подвигайтесь к столу, комиссар, не стесняйтесь, теперь работать нам вместе придется.
Наполнив рюмки наполовину спиртом и разбавив его водой, Степанов взял одну из них и, подняв, залюбовался стайкой пузырьков, взметнувшихся со дна.
— Итак, за наше знакомство, комиссар!
Блеснув крепкими зубами, он опрокинул рюмку в рот, приятно крякнул и, взяв бутерброд с колбасой, принялся есть.
— А скажите, пожалуйста,— спустя некоторое время спросил он,— в такой обстановке, я полагаю, нелегко приходится вашим руководителям? В губисполкоме товарищи рассказывали мне кое-что. Но вы живой свиде-
тель... Участник, так сказать, становления на местах новой жизни.
— Видите, какое дело,— опорожнив рюмку и взяв кружочек колбасы, начал Ветлугин.— Разные у нас в Уржуме люди. Председатель Ложенцов — коммунист. Военком тоже... А вот, скажем, Сипягин... Парень он хороший, и матрос, а эсер... левый эсер...
— Ну, а вы, комиссар, кем себя считаете? — полушутя-полусерьезно спросил Степанов.
— Я... Я, конечно, во фракции Ложенцова.
— У вас даже и фракция своя! — со скрытой усмешкой воскликнул Степанов И откинул крупную голову на спинку кресла,—Да разве при таком соотношении сил может вам помешать какой-то один-единственный эсер Сипягин? К тому же вы сказали, что он еще и матрос, по сути своей — революционная косточка...
— В том-то и дело, что косточка, да не та... Еще и покрупнее кости тут есть. Местная-то буржуазия почти вся в эсеры переметнулась. Один Березинский чего стоит... Этот риторик везде со своими речами лезет.
— Как-как? Риторик, вы сказали?
— Да... Очки такие носит, без оправы,— немного смутившись, пояснил Егор.— Вот и получается: и с кулачьем бороться надо, и с эсерами... А эсеры эти да разные там максималисты — это же знаете что за люди? Прямо надо сказать, они языком побойчее нас, потому — из интеллигенции больше. Только и мы не падаем духом, не сдаемся, одним словом. Вот еще прибудете вы — силы у нас хватит обуздать контрреволюцию. Мне в штабе председатель говорил о вас. Он так и сказал: держите, мол, связь, при случае опирайтесь...
— Конечно,— подтвердил Степанов и, закурив, подошел к окну, приподнял шелковую штору.
В разговорах они не заметили, как подступил вечер. В темпом проеме окна по еле заметно мерцавшим огонькам угадывалась на высоком обрывистом берегу какая-то деревня: Из-за горы выплыла луна, желтая и круглая. От нее по воде пошел золотистый столб; перегородив реку, заиграл на перекате блестящей чешуей. Пароход, отчаянно хлопая по воде плицами колес, казалось, пытался догнать и смять эту золотистую полосу, а она все уплывала и не давалась.
— Вятка...— в раздумье произнес Степанов.— Я читал где-то, что ваша Вятка унаследовала свое название от племени вяда, которое будто бы в глубокой древности обитало здесь в верховьях реки...— И, вглядываясь в прибрежные кусты, добавил:—А что, сдается мне, и впрямь красивая эта река — Вятка. И берега обрывистые... И леса, леса... Такое видишь только у нас, в России...
Докурив папиросу, он вернулся к столу, раскрыл планшет и, аккуратно развернув карту, оперся о стол пухлыми ладонями с растопыренными пальцами.
— По-вашему, где мы идем? — спросил он, не поднимая головы от карты.
— По времени Котельнич должен быть,—ответил Ветлугин.
— Да, вот он, Котельнич,— ткнул пальцем в карту Степанов.— Единственная, так сказать, наша железнодорожная магистраль, связывающая Север с центром России,— и, помолчав, будто спросил самого себя: — Может, проще хлеб отгружать на Вятские Поляны, а не на Котельнич?— он вопросительно поднял глаза на Ветлу-гина.— Однако.... однако... чего же спешить. Приедем на место, обсудим все, изучим обстановку...
Степанов достал из кармана записную книжку в коленкоровом -переплете и, полистав, остановил взгляд на карандашных записях, сделанных наспех вчера в губ-исполкоме. Только сейчас, при чтении этих коротких записей, он почувствовал, какое большое стратегическое значение представляет собой эта лесная мужицкая губерния.
Железнодорожная магистраль точно тугим поясом перехватывает ее с запада на восток, соединяет центр с Уралом и Сибирью... В губернии двенадцать крупных уездов, они вбирают в себя 135 тысяч квадратных верст. •«Это же целое государство! — чуть не воскликнул он.— Почти четыре миллиона населения! Четвертую часть можно сразу же поставить под ружье. А какие таятся тут продовольственные ресурсы?! Миллионы и миллионы пудов хлеба лежат у мужика... Мясо, кожи... Все, все поставить на карту... Поставить и выиграть».
Степанов закрыл книжку и, взглянув на хмурившегося Ветлугина, покровительственно добавил уже вслух:
— Уморились? Располагайтесь, комиссар, тут на диване... Вы дома, а дома хорошо спится, не празда ли?
На другой день после того, как полк прибыл в Уржум, Степанов направился в уездный исполком. Председателя он застал у себя — Алексей Никитич Ложенцов только что вернулся из поездки и, не успев раздеться, был в своей поношенной кожаной тужурке и солдатском картузе.
Когда вошел Степанов, Ложенцов встал, шагнул навстречу.
- Если я не ошибаюсь, имею дело с командиром продовольственного полка? — спросил он, здороваясь.
— Так точно,— ответил Степанов, удивившись такому, несколько необычному, обращению к нему.
— Ветлугин мне сообщил, что вы уже расквартировались,— сказал Ложенцов и, словно извиняясь, добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119