Митру покраснел от гордости. Значит, всему селу известно. Что ж, это неплохо. Но, взглянув на огорченное, уродливое лицо Эзекиила, он добавил, улыбаясь:
— Чудак! Она черное платье продала, то самое, что я украл для нее в городе. Много ты понимаешь!
— А ты что понимаешь? Все вы ничего не знаете. Нет правды на свете. То одним хорошо, то другим. Катитесь все к...
Что мог Эзекиил еще сказать? Одна мысль о молодой, всегда доступной жене сводила его с ума, а женщины бежали от парня, как от чумы. Бедняге приходилось делить со многими ласки распущенной вдовы, но и та гнала его, когда он приходил без денег. Но еще больше мечтал он стать независимым хозяином, чтобы не гнуть ни перед кем спину, чтобы не заставляли идти в церковь, где красивый, как икона, брат Соломон так играл на фисгармонии, что девушки плакали, слушая его игру. { С презрением и яростью смотрел Эзекиил на Митру.
— Пей, Митру, пей, Глигор,— сказал он, еще раз наполнив стаканы.
«Тоже, собака,— мелькнула у него мысль,— за сестрой увивается, а за меня доброго словечка замолвить не может!»
— Пейте! Жрите! — вдруг дико заорал Эзекиил. — Только смотрите, кабы...— И он замолчал, не договорив угрозы.
— Вот что, Эзекиил,— поднялся из-за стола Митру.— За выпитое заплачу. Завтра же. Мне твоего вина не надо. Ты подумай хорошенько и поймешь, что не прав. Спокойной ночи. Я пошел. Доброго вам здоровья,— крикнул он, обводя всех хмурым взглядом.
— Доброй ночи! До свиданья,— дружно послышалось в ответ.
— А я еще посижу,— сказал Глигор. — Ты не бойся, я заплачу...
Он обошел стол и обнял Эзекиила за шею.
— А ты, друг, тоже будь помягче...
— Оставь меня, не тревожь! — огрызнулся тот, и Глигор счел разумным послушаться его.
К полуночи, когда все успели охрипнуть и только неутомимый Павел распевал какую-то песню, в корчме появился Пику, пришел узнать, что говорят в народе. Он подсел к Кулькуше, заказал полбутылки вина и с жадностью осушил свой стакан.
— Ты где пропадал?— обратился к нему Кулькуша.— Слышал, что в селе творится?
— Слышал. Даровщину почуяли! Лезете, как свиньи в корыто!
Пику нарочно говорил громко, чтобы слышали голодранцы. Ишь носы позадирали! Черта лысого они получат, а не землю.
Пику едва сдерживал смех. С каким удовольствием объявил бы он им сейчас, что земля, о которой они мечтают, будет принадлежать ему. По крайней мере пол о пина.
— Почему даровое — возмутился Павел. — Даровое из милости протягивают, а тут сами берем.
— Тогда грабеж. Коли тебе больше нравится быть мором, чем попрошайкой, твое дело. И послушай, Папе I, багровея, продолжал Пику.— Хочешь знать, что вы ВОЛучите? Вот что! — И Пику показал оторопевшему цврню кукиш — А почему ты так говоришь? — робко спросил не отличавшийся храбростью Павел. С Пику лучше было не связываться.
— Что хочу, то и говорю. Не тебе запрещать. — Пику вскочил и подошел вплотную к Павлу. — Это ты мне взялся указывать? А ну, пошел домой!
Послышался шум отодвигаемых стульев, и в корчме воцарилась тишина.
— Что ты сказал? — дрожащим голосом спросил Павел, стараясь раскрыть в кармане складной нож.
— Убирайся отсюда! Марш! — взвыл Пику.
— А ну, сбавь тон, не лезь в бутылку,— вмешался Кулькуша. — Корчма не твоя.
— Сам домой убирайся! — крикнул Павел, видя, что его поддерживают. — Завидно стало, что нам землю дадут?
Но тут Пику схватил пария за рубаху и вытащил на середину корчмы.
— А ну брось, Пику,— с угрозой крикнул Лабош, засучивая рукава.
— Эх ты, падаль, — засмеялся Пику, с силой встряхнул Павла и толкнул его в грудь. Тот ударился спиной о стойку, схватил массивный сифон и бросился на обидчика.
— Ну постой, гниль чахоточная! Я тебя проучу!
Но Пику вдруг расхохотался, хлопая себя ладонями по бедрам.
— А ты уж завелся? Не видишь, что шучу? Неужто в самом деле поверил, будто я не рад, что мужики землю получат? Так я и сам должен получить. Недаром на фронте был, легкие там себе загубил... Ведь я инвалид...
Павел опешил с занесенным над головой сифоном, боясь, чтобы Пику не сыграл с ним какой-нибудь новой шутки. Но тот хохотал и подмигивал ему.
— Хотел посмотреть, люди вы или тряпки. Браво, Павел! Дай бог тебе здоровья!
— Черта лысого мы получим, а не землю,— угрюмо буркнул Эзекиил, не сводя глаз с Глигора. —- Только коммунистам дадут...
— А, это ты? — обернулся к нему Пику, — Я слы-* шал, ты поругался с отцом.
— Поругался. А тебе что до этого?
— Попроси у него прощения. Слышишь?
— Замолчи, Пику, не береди душу. Я, коли подниму бутылку, непременно огрею тебя по голове.
— Ты дурак. Сколько выпил?
— Три литра.
— Я заплачу... Получи, Лабош! — И Пику бросил бумажку на мокрую стойку. — Пошли со мной, Эзекиил. Пойдем, я вас помирю.
Не дав Эзекиилу опомниться, Пику вытащил его из корчмы.
Люди недоуменно смотрели им вслед.
— Видать, чахотка ему в мозг ударила,— заявил Миллиону.
10
Митру просунул руку под теплую спину жены. Флорица глубоко вздохнула и проснулась.
— Что-то не спится,— виноватым тоном признался Митру. — Мысли всякие в голову лезут.
— Смотри не свихнись,— шепнула Флорица.
— Не бойся. Мы, мужики, жили в большой темноте. Потому с нами и делали, что хотели. Теперь обязательно надо землю получить, сможем жить по-человечески. А то бедняку даже самого себя стыдно. Теперь все будет по справедливости. И я буду драться за справедливость в рядах коммунистической партии.
— Поступай как знаешь. Ты мужчина, и не мне тебя учить.
— Так-то оно так. Но я говорю тебе, чтобы знала, какие мысли меня одолевают. Я, Флорица, не хочу больше ни перед кем на коленях ползать, не по душе мне ото.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190