Даже если отнять у них всех, не хватит. Я думал...
— А имение Паппа в Зеринде? — неожиданно спросил Джеордже.
Митру вытаращил глаза и уставился на него, потом улыбнулся, намекая, что он тоже не лыком шит и понимает, что директор шутит. Но Джеордже внимательно смотрел на собеседника и продолжал:
— Вон там лежат земли Франца-Фердинанда... Земля хорошая, но запущенная, около пятисот югэров, да выгон, — продолжал он, так и не дождавшись ответа Митру.
— Хорошая-то хорошая. — Митру закашлялся. — Дайте еще цигарку, а то курить страсть как захотелось. И земля-то эта в нашей волости.
— Ты действительно не понимаешь или притворяешься? — вспылил Джеордже. — Все поместья площадью больше пятидесяти гектаров экспроприируются. Поместье Паппа уцелело лишь потому, что все местные чиновники — царанисты. Если будем тянуть, Папп разделит поместье между своими людьми. Уж он-то сумеет вывернуться...
— Господин Папп — отец и защитник румын, — укоризненно проговорил Митру. — Все село знает его еще со времен венгерского владычества. Боже упаси сказать что-либо подобное, на вас накинутся и Лэдой, и Пику, и Гэврилэ. Я слышал, они организуют царанистскую партию у нас в Лунке во главе с Кордишем.
— Ты с ума сошел! — крикнул Джеордже. Ему казалось, что Митру смеется над ним. — Неужели ты не понимаешь, что теперь право на стороне тех, кто работает! А Папп разве работает? — продолжал он с раздражением, чувствуя, что не может найти общий язык со своим собеседником.
— Может, и работает, занимается какими-нибудь своими делами...
— Но ведь землю-то он не обрабатывает! На ней трудятся эти несчастные поселенцы...
— Ну, об этих говорить нечего — голодранцы, никудышные люди, нищие...
— А ты сам кто такой?.. — воскликнул Джеордже.
— Я из Лунки, не пришелец, не чужой... — возразил Митру, не поднимая головы и рассматривая свои колени.
— Подумай только, если мы не пошевелимся, земля снова попадет в чужие руки, как после первой войны..
Митру зло усмехнулся.
— Бросьте, господин директор. Нет правды на земле и не может быть.
— Как это не может быть? Если вы, угнетенные, будете за нее драться...
— Дрались мы и с русскими и с немцами. И потом я так скажу —нельзя прислушиваться к голосу сатаны,.., Долго ли человеку взбеситься, взяться за топор и отнять у другого... Это не дело! Нет! Нет! Люди должны жить в мире и согласии. Один богат, другой беден — господи, пошли всем им здоровья...
— Митру, слушай меня внимательно. Поместье все равно разделят. Будет создана комиссия по наделению землей. Почему ты не хочешь взяться первым за это дело? Я считал тебя умным парнем, а ты говоришь, как старая баба, как мать...
— Много мне дал мой ум, — холодно возразил Митру. — Так, значит, это правда? — переспросил он, помолчав.
— Что правда?
— Что вы записались в коммунисты?
— Да, это правда.
— И вас приняли?
— А почему бы не принять? Конечно.
— Так ведь и у вас тоже есть земля... И вы сами но работаете на ней...
Джеордже побледнел, но Митру не заметил этого и продолжал говорить, не отрывая глаз от земли:
— Не верю я тому, кто жалеет меня. Если дает, то для того, чтобы потом содрать с меня побольше. Вот вы говорите, что я умный. Какое там! Читал газеты да две-три книги, умею говорить по-городскому. Но так лучше... Я уже думал об этом... Бедняку не пристало умничать, ему же хуже, больнее будет жечь его нужда... Ежели ты умный, то лучше прикинуться глупым. Коли будут делить поместье Паппа и дадут мне долю — возьму и скажу спасибо. Только, конечно, большую часть скупят Гэврилэ, Лэдой, Пику и другие...
Митру поднял голову, и, хотя слова его больно задели Джеордже, тот не мог не заметить странное, застывшее выражение лица крестьянина.
— Во мне что-то оборвалось, господин директор, вот здесь, — ткнул себя в лоб Митру. — И здесь, — ударил он себя ладонью по груди.
Взглянув еще раз на Теодореску, Митру понял, что тот больше не слушает его. Наверное, обиделся. Ну что ж! Имеет и он право когда-нибудь облегчить душу... А может, все-таки скажет еще что...
Но Джеордже закрыл глаза и вытянулся на спине, подложив руку под голову. Земля под ним была холодной и трепетала, словно живая. Как ни странно, но он чувствовал какое-то облегчение. Вопрос Митру словно опустошил его. Джеордже слышал, как в телегу посыпались початки, — Митру снова взялся за работу. Лошади храпели, ветер насвистывал свою песенку над просторами полей. Нет, его одинокий внутренний протест еще ничего не означает. Правда кроется за горьким недовольством Митру. Но Джеордже не мог точно ее определить. За многое, в чем он, возможно, и не был виноват, ему придется расплачиваться, и скорее всего не так, как он хотел бы, а иначе... Все зависело от людей, с которыми он должен сблизиться даже вопреки их недоверию. Но примкнуть к другим — это еще не значит измениться самому. Это только безобидное самоуспокоение...
Через четверть часа Митру подошел к Джеордже и, присев на корточки, спросил:
—- Ну как, отдохнули малость? Я кончил.
Джеордже медленно, тяжело поднялся. Митру распутал лошадей, быстро запряг их, и они уселись в телегу. Кукурузные початки распространяли сладковатый запах.
— Но!.. — хлестнул Митру лошадей.
Они двинулись не к шоссе, а к холму по проселку, который тянулся до самого села.
У подножия холма Митру резко осадил лошадей и соскочил на землю.
— Что случилось? — спросил Джеордже.
— Подождите меня минутку на берегу... Хочу поймать вам рыбину... Здесь ее пропасть...
Прежде чем Джеордже успел остановить его, Митру, пригнувшись, бегом поднялся на холм, на ходу стягивая рубашку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190