— За твое здоровье, мама...
Неожиданно старуха запела необыкновенно молодым голосом:
По краям моей могилы Ты посей фиалки, милый. Цвет фиалок горе прячет, Кто увидит их — заплачет...
— Эту песню любил твой дед Михай, упокой господи душу его, хороший был человек. Мягковат только. Ты, Эмилия, в него уродилась. Кабы не я, плохо бы тебе пришлось. Дануц, крошка моя, помнишь песенку, которую я пела тебе, когда ты был маленьким и не засыпал? И старуха снова запела, но теперь тихо и печально, опустив глаза:
Течет Бистрица в долине,
Почему она течет?
Все кругом в тоске-кручине...
— Стойте!— прислушалась Эмилия. — Что это?
С улицы доносились звуки другой песни. Слов нельзя было разобрать.
— Это крестьяне возвращаются с поля, закончили дележ земли, — догадался Джеордже.
Все умолкли. Старуха вдруг заерзала на стуле.
— Спать хочу, — заявила она. — Глаза слипаются. Слишком много выпила. С непривычки. В этом доме мне даже стакана цуйки не дают к обеду.
— Что ты говоришь, мама?
— Правду говорю... А что ты собираешься приготовить на ужин, доченька?
— Найдется, что подать. Холодного цыпленка, жареный картофель.
— Смотри, режь потоньше. И не пережаривай. Чтобы рту таяло...
— Мама, может быть, ты вздремнешь немного?
— Рада бы, да вот со стула встать не могу... Опьянела... Ты, Юдифь, прости меня, старую.
Смущенная Эмилия помогла Анйе встать и отвела ее в спальню. Раздевая мать, она не удержалась, чтобы не шепнуть ей на ухо:
— Ты, я вижу, радуешься. А тебе известно, что она еврейка? Известно, скажи?
Старуха как-то странно посмотрела на дочь.
— Нагнись, поближе...
— Зачем, мама?
— Так надо.
Анна провела пальцами по лбу, глазам, губам Эмилии.
— Глупая ты у меня. Или притворяешься? Хочешь, чтобы все плясали под твою дудку — и Джеордже и Дан, а они не хотят. А ты и злишься. Что плохого, коли девушка еврейка? Разве они не такие же люди? А господь наш Иисус Христос кем был? Девушка хорошая, красивая, богатая... Иди! Да смотри, веди себя как положено — от нее будут у тебя внуки, а не от той, кого тебе хочется. Ступай. А я-то как сплоховала... Видать, вино в голову ударило... Хорошее вино. Где ты его купила?
— У Марку Сими...
— А, знаю такого. И дядюшке твоему Микулае тоже нравилось. Накрой меня и иди... Да не забудь, веди себя хорошо...
После ухода Анны в кухне стало тихо. С улицы все громче доносилось пение толпы, и, возможно, поэтому никто не мог найти тему для разговора. Эмилия подсела к Эдит и погладила ей руку. Ей бы хотелось побыть с девушкой вдвоем, поплакать вместе, поговорить о будущем.
— Джеордже, зачем ты столько куришь? — недовольно спросила она. — Заболеешь... Господи, сколько дурных привычек привезли вы с фронта.
Дан, с сонным, недовольным видом постукивал пальцами по столу.
— Что с тобой, Дан? Ты плохо себя чувствуешь? Может, обед слишком жирный?
— Нет, все было очень вкусно, мама. Жаль, что ушла бабушка. Не надо было давать ей столько пить. Посидела бы еще с нами...
— Ладно... — засмеялась Эмилия и вдруг помрачнела. — Когда у тебя будет свой дом, возьмешь ее к себе, если она тебя развлекает...
Шум на улице становился все громче. Вдруг школьный двор наполнился людьми. Крестьяне стояли у дверей. Они привели с собой Пуцу и Бобокуца.
— Начнем, братцы, — раздался голос Митру. — Раз, два, три — начали!
Пуцу надул щеки и оглушительно затрубил «Многая лета».
— Как бы школа наша не рухнула, как стены Иерихона, — засмеялся Дан.
Растроганный Джеордже поправил галстук и вышел на крыльцо.
— Прошу вас, заходите, выпьем стаканчик вина.
— Что вы, товарищ директор, — ответил Митру. — Не будем вам портить воскресенье. Мы хотели только пожелать вам многих лет жизни. Сегодня у нас праздник, а вы всегда стояли за народ.
— Многая лета! — нестройным хором грянули крестьяне.
Дан смотрел на все широко раскрытыми глазами. Что-то тревожное и вопросительное сквозило в его взгляде. Заметив это, Эдит подошла и положила ему руку на плечо. Эмилия убирала тарелки.
Джеордже пожал всем руки и вернулся в дом. Он сел за стол и молча поглаживал пустой стакан, не в силах собраться с мыслями от волнения.
— Дан, ты хочешь вздремнуть после обеда? —наконец спросил он.
— Нет... Зачем?
— Нам нужно поговорить с тобой с глазу на глаз.
— Ладно... — согласился Дан. Он хотел встать со стула, но раздумал. — Еще немного, папа. Мне так хорошо... Жалко, что бабушка спит. Если бы не старость, быть бы нашей бабушке министром...
Крестьяне вышли на улицу и громко запели, к ним присоединились другие, сходившиеся к примэрии по боковым улицам. Видно, они не только пели, но и плясали, потому что над красной крышей школы поднялось серое облако пыли.
Эмилия озабоченно посмотрела на мужа. Она уловила в его голосе суровые, решительные нотки.
— Послушай, Дануц, если тебе так хочется посидеть с бабушкой, я пойду разбужу ее. Успеет выспаться ночью, — сказала она, встала из-за стола и прошла в спальню.
Джеордже закурил новую сигарету, наполнил два стакана и протянул один из них Дану.
— Будь здоров, сынок.
Песня, казалось, заполнила все село. Лишь временами сквозь нее прорывались хриплые звуки трубы.
Дверь спальни медленно раскрылась, и на пороге появилась белая как мел Эмилия. Губы у нее дрожали, и, чтобы не упасть, она прислонилась к косяку.
— Идите все сюда... мама умерла, — сказала она.— В голосе ее прозвучали боль и безграничное удивление.
1954—1957
ТИТУС ПОПОВИЧ
(Биографическая справка)
Выдающийся румынский писатель Титус Попович родился 16 мая 1930 года в трансильванском городе Орадя и там же получил среднее образование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190