Превосходно! Эти восемь лет для вас будут одним
месяцем.
Садовский молчал.
Ц Я провел уже десятки опытов, Ц говорил Зорин. Ц Продолжительность п
ереохлаждения, правда, не превышала трех недель. Но здесь дело идет о жизн
и. Единственная возможность… И потом, вы понимаете, при необходимости эк
сперимент можно прервать. Простите, я хотел сказать не эксперимент, а… эт
о… лечение…
Садовский надел очки. Потянулся к вазе с цветами, поправил ландыши.
Зорин сосредоточенно, словно это имело очень важное значение, вытирал бр
итую голову.
Садовский встал. Сказал твердо: Ц Не хочу!


* * *

С Волги тянуло несильным, но холодным ветром.
Ночью снова выпал снег, и Садовскому приходилось утаптывать тропинку. Уз
кая, едва видная под снегом, она петляла между деревьями. По старой Ц кто
знает, сколько десятилетий существовавшей, Ц традиции каждый больной,
попав в лепрозорий, сажал дерево.
Больные верили: вырастил дерево Ц выздоровеешь.
Врачи говорили: труд отвлекает Ц это полезно.
И традиция соблюдалась строго. В последние годы многие излечивались, но
никто не уезжал из лепрозория, не посадив дуб, вяз или осокорь.
Прежде Садовский просто не обращал на это внимания, он верил только в нау
ку. Теперь он понимал, что, кроме науки, есть многое другое, что объединяет
ся довольно неопределенным словом «жизнь».
Он облюбовал место и решил весною посадить дубок. Главному врачу он сказ
ал серьезно: «Труд, говорят, отвлекает». Тот ответил тоже серьезно: «Это, г
оворят, полезно».
Почва здесь была дрянная Ц песчаник, солончаки.
Сам по себе рос только ак-джусан Ц белая полынь.
Чтобы дерево принялось, приходилось поработать.
Это, наверное, и в самом деле было полезно.
Деревья росли вперемежку Ц старые и молодые.
На холме, выше остальных, стояли три вяза. Их посадил штурман дальнего пла
вания, заразившийся проказой где-то на Гавайях. Он называл деревья по-мор
скому: среднее, то, что повыше, Ц гротом, два других Ц фоком и бизанью. Лет
ом они действительно напоминали мачты с наполненными ветром зелеными п
арусами. Штурмана вылечили, и года два назад он покинул лепрозорий. Дерев
ья-мачты остались. По соседству с ними Садовский и собирался посадить св
ой дубок. Сейчас здесь был только снежный сугроб.
Садовский медленно обошел его. Правая нога побаливала. Ощущение было так
ое, как от холода. Но он знал, что холод этот совсем особого рода. Он вообще х
орошо представлял себе, что будет дальше.
Появятся новые язвы. Окончательно выпадут брови и ресницы. Утолстятся уш
ные мочки. Разрушится носовая перегородка. Ухудшится, а может быть, и совс
ем пропадет зрение. Дышать будет все труднее и труднее. Потом… То, что прои
зойдет потом, врачи деликатно называют «летальным исходом».
Садовский и сам не смог бы объяснить, почему он не принял предложения Зор
ина. Он должен был его принять. Он даже хотел его принять. Если человеку те
рять нечего, он ничем не рискует. Прописная истина.
Перед смертью не надышишься. Тоже прописная истина. Но обе эти истины Ц а
с ними и многие другие Ц летели к черту, едва только Садовский задумывал
ся над словами Зорина. Нечего терять? Чушь! Полгода жизни Ц это немало. Эт
о очень много! Сейчас он жил так, как знатоки пьют вино Ц медленно, смакуя
каждый глоток, каждую каплю.
Раньше он никогда не задумывался над смыслом жизни. Теперь он знал: конеч
ный смысл жизни в том, чтобы жить. Во имя жизни иногда можно пожертвовать ж
изнью. Но человек создан, чтобы жить. Эта истина подтверждалась всем: кажд
ым глотком воздуха, каждым движением, каждой мыслью. Все было хорошо, все и
мело свой смысл и особую прелесть Ц жара и холод, безветрие и ветер, музык
а и тишина.
Он умывался Ц и не понимал, как раньше он мог делать это автоматически. Он
садился за стол Ц и не понимал, как раньше он мог читать за едой.
Почему-то думают, что для приговоренного к смерти время бежит с громадно
й скоростью. Наоборот. Оно почти замирает. Но каким-то шестым чувством чел
овек постоянно ощущает его медленное и неуклонное движение. В этом движе
нии есть что-то гипнотизирующее. Отвлечься, вырваться, уйти от него почти
невозможно. Не помогают никакие силлогизмы.
Логика вообще бессильна там, где восприятия и чувства напряжены сверх ме
ры. За каким-то пределом начинают действовать особые Ц еще не изученные
человеком Ц законы.
По логике все казалось просто. Садовский был одинок. Садовский был неизл
ечимо болен. Следовательно, ему нечего было терять. Следовательно, он с ра
достью должен был принять предложение Зорина.
Но неизвестные законы, вопреки логике, диктовали обратное. Именно потому
, что Садовский был одинок и неизлечимо болен, каждый разговор, даже пустя
ковый, каждое даже небольшое улучшение самочувствия приобретали сейча
с особую, исключительную ценность.
Логика говорила: из тридцати четырех лет жизни ты почти треть провел зде
сь, в лепрозории, ты работал по двенадцати часов в сутки и все-таки не побе
дил проказу. Следовательно, за оставшиеся полгода, не работая в лаборато
рии, ты, конечно, ничего не придумаешь.
Неизвестные законы нашептывали свое: ты сейчас впервые увидел и почувст
вовал мир, оставшиеся месяцы дадут тебе больше, чем вся жизнь.
…Снег пощелкивал под ногами. Впервые Садовский обратил внимание, что сне
г не поскрипывает, не хрустит, а именно вот так пощелкивает. Это открытие
Ц за последний месяц он сделал их множество Ц было важно.
Тропинка, обогнув холм, вышла на пустырь. Ветер гнал по пустырю белые волн
ы снега, и они захлестывали, стирали тропинку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90