И опять он остался жив. Он вдруг понял, почему они никак не могли столкнуть
его в бездонный провал. В нем было слишком много ненависти к Мозгу и его г
ороду. Ее просто нельзя было выжечь лучом трубки, она была слишком велика,
чтобы пролезть в пропасть.
Он с трудом столкнул с себя стражника, попытался встать, но не мог: одна но
га не слушалась его команд. Где-то неподалеку должна быть трубка. Он начал
нашаривать, но никак не мог найти.
Ладно, с ней или без нее, любой ценой нужно было убираться отсюда. Он уперс
я в землю целой ногой, поднялся на руках и пополз. Ползти было неудобно, те
ло царапали камни, несколько раз он упирался головой в крупные обломки, н
о он продолжал ползти. Он даже не заметил, как плотная темнота начала неза
метно сереть, как в сером небе появились первые желтые отсветы. Он полз и п
олз, не оглядываясь на город.


* * *

С того момента у Галинты осталось ощущение стремительного движения. Име
нно оно выдернуло его из привычного медленного парения в темной невесом
ой бесконечности. Он ничего не успел понять, его захлестнул страх падени
я. Оно было так непривычно, это ощущение, что подавило его сознание, почти
выключило его, а может, и прервало на какое-то время, потому что, когда оно с
нова вернулось, он твердо решил, что он, Галинта, больше не существует. Он в
идел свет, что было невозможно, потому что в его мире был только свет воспо
минаний, а реальный свет быть не мог. Он ощущал тяжесть, что тоже было нево
образимо, ибо в его мире не было тяжести. Он получал сигналы от тела, главн
ым образом от спины, которая испытывала некое давление, как будто он лежа
л на ней. Это было вдвойне нелепо, потому что в его мире не было тел, а стало
быть, и сигналов от них. И если можно было усилием воображения представит
ь себе тело, то уж сигналы от него получить было нельзя. Нельзя получать во
ображаемые сигналы от воображаемого тела, воображаемо лежащего на вооб
ражаемой спине.
Наконец Ц и это, наверное, было самое невероятное Ц он видел объемный тр
ехмерный мир, который, как им всем давно уже казалось, может существовать
только как сон, как игра ума, но не как реальность. Он был слишком сложен, не
устойчив и невероятен, чтобы существовать вне их воображения.
Он закрыл глаза, чтобы остановить тягостный поток нелепости. Свет исчез,
что было привычно, но осталось все остальное Ц от ощущения тяжести до ощ
ущения тела, чего быть не могло. Он снова открыл глаза. В его мире от движен
ия век ничего не менялось, потому что веки были воображаемыми и движения
их были воображаемыми.
На этот раз взмах их мгновенно изменил картину: ее опять залил немилосер
дно яркий свет, какого он никогда не видел в воспоминаниях. Закрыл глаза, о
ткрыл. Он управлял светом, что было невозможно. Такое количество невозмо
жных вещей свидетельствовало, что его нет.
«Но я же Галинта, Ц сказал он себе. Ц Я верт. Я давно умер и вознесся во Вре
менное хранилище. Сначала я ждал обещанного тела и возвращения в нижнюю
жизнь, потом понял, что тел не будет никогда, не будет и возвращения, не буд
ет реального мира, что всегда будет зыбкий мрак Хранилища, будут уходящи
е все дальше воспоминания. Будет, наконец, уверенность, что никакого реал
ьного мира внизу вообще нет, что воспоминания Ц это не отражение бывшей
когда-то реальности, а лишь игра воображения, фантастическая мозаика из
придуманных осколков.
Да, Ц сказал он себе, Ц я Галинта, я знал всех своих соседей и товарищей п
о Хранилищу, я любил чувствовать близость кроткого Круса, любил вести с н
им неспешные беседы о вечности, ибо о чем еще говорить, когда ты вечен?
Да, Ц сказал он, Ц я совсем недавно ощутил вместе со всеми яростное мета
ние духа двух пришельцев, которые никак не могли примириться с тем Ц стр
анные существа! Ц что попали в Хранилище.
Но этого не может быть, Ц сказал он себе. Ц Если я все это знаю и помню, есл
и не прервалась ниточка моего самосознания, значит, я существую. Но в мире
, который существовать не может».
Из двух невозможностей нужно было выбирать одну. И он допустил, что невоз
можный мир все-таки возможен. Это было трудно, тем более что сверху на нег
о смотрело нелепое существо, которого не могла создать никакая фантазия
: у него было всего два глаза, вместо нормального клюва Ц мягкий выступ и
широченный рот.
Страха у Галинты не было. Страх должен быть соотнесен с привычной реальн
остью. В мире, в котором одна невероятность громоздилась на другую, где он
и пронизывали друг друга, места для страха не было.
Он вдруг почувствовал прилив озорного летучего безумства. Не понимая, чт
о делает, он протянул среднюю руку уроду с двумя глазами. Его ли это была р
ука, чья-то еще Ц не имело значения. Он уперся во что-то, толкнул это что-то
и почувствовал, что монстр взял его руку в свою и осторожно потянул.


На какое-то время он перестал воспринимать близос
ть урода и странный мир вокруг, потому что его сознание буквально съежил
ось от лавины сигналов, которые накатывались на него волнами: теплота ру
ки уродца с двумя глазами, ее упругость. Рука урода потянула его руку, и му
скулы ее напряглись, потянули связки, связки потянули кости. Все новые мы
шцы вовлекались в движение, все требовали внимания, для всех нужно было у
становить порядок. Сигналы бомбардировали его сознание и складывались
в ощущение объемного тела. Он просто-напросто не мог справиться с таким п
отоком невероятной информации, не успевал ее рассортировать, оценить и п
ринять решение по каждому сигналу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97