Они - животные в человеческом облике. Их никогда не научить говорить, и они никогда не захотят учиться: окно для обучения в них закрыто. Они не могут ходить прямо - их тела утратили такую способность. И способность логически мыслить у них снижена. Они не доверяют людям; часто страдают серьезными нарушениями осанки, авитаминозами и так далее. Обычно они долго не живут. - Она снова поцыкала зубом. - Ну и конечно, среди них есть больные кататонией, аутизмом, сумасшедшие с устойчивыми нарушениями психики, находящиеся в шоке.
- Но их не запирают в сумасшедший дом?
- Нет, конечно, не запирают. - Ее голос прозвучал странно. - О них заботятся.
- Ну, слава Богу… - Тут до меня дошла странность ее тона. - Погоди, как о них заботятся? Даже у нас не хватает рук…
- О них заботятся, Джим. - Она сделала паузу и продолжала более тихим голосом: - Помнишь, как в Сан-Диего и Лос-Анджелесе закрыли зоопарки и заказники?
- Да, не хватало обслуги, но…
- Что тогда сделали со львами?
- Усыпили; не было другого выхода…
- Правильно. Потому что за ними некому было ухаживать, и зверям пришлось бы заботиться самим о се-бе. - Би-Джей поставила стакан на стол, поднялась и убрала остатки лимонада в маленький холодильник. - Более гуманного выхода они не придумали, - пробормо-тала она. - Сволочи.

Леди с Мадагаскара, очень дама чудная,
На нос сумку надевала, зачем, я не знаю.
И, кажись, бутылку виски
Прятала под сиськой.
Впрочем, стойте здесь, я сбегаю узнаю.

ТЕМНЫЕ МЕСТА
Дети - единственное меньшинство, которое вырастает в своих собственных угнетателей.
Соломон Краткий
Холли упала и ободрала себе коленку. Она сдержала слезы, изо всех сил стараясь не разреветься, и быстро вскочила на ноги, как будто ничего не случилось. Меня она не заметила, утерла нос и пошла дальше, слегка прихрамывая.
- Эй, хромоножка, - позвал я.
Девочка удивленно повернулась. Она и не подозревала, что я здесь.
- С тобой все в порядке? - УгуХолли убрала волосы, падавшие на глаза. На лице ее застыло выражение, какое бывает у детей, остановленных взрослыми и ждущих, когда их отпустят заниматься дальше ребячьими делами.
- О-о! - протянул я. - У Би-Джей осталось малиновое мороженое, и я подумал: не предложить ли тебе полакомиться им вместе со мной?
Она отрицательно мотнула головой. В глазах застыли слезы. Я видел, как хочется девочке расплакаться или, по крайней мере, прижаться к кому-нибудь, но она была слишком гордой, чтобы признаться в этом.
Положив мотыгу - я окучивал помидоры, - я присел перед ней на корточки.
- Что случилось, малышка?
- Ничего.
- Ты меня обнимешь? Она снова мотнула головой.
- Ладно. - Иногда лучше всего ничего не предпринимать. - Ты мне не поможешь?
Она шмыгнула носом и кивнула.
- Отлично. Пойди и возьми такую же мотыгу. - Я поднял и показал ей свою.
- А где они лежат?
- Вон в том сарае. Холли повернулась. - А…
- Пойди и возьми. Она колебалась.
- Ну, иди.
Девочка хотела что-то сказать, но лишь покачала головой.
- Что с тобой? - спросил я.
Она промолчала и нехотя потащилась к сараю; по мере приближения к нему она шла все медленнее и медленнее и перед открытой дверью остановилась, глядя внутрь. Даже издали было заметно, как она дрожит, - В чем дело?
- Там темно! - сказала она.
По тому, как она это сказала, я понял, что для нее это было больше чем просто темнота.
Во мне нарастало раздражение. Хотелось прикрикнуть на нее, но я вовремя остановился. Что-то здесь не так.
- Холли!
Она не слышала меня, стояла и не отрываясь смотрела внутрь, как загипнотизированная птичка. Какую змею она там видела?
- Холли!
Ее начало трясти.
Сработали мои армейские рефлексы: я пригнулся и бросился вперед, но не прямо, а забирая в сторону и держа на всякий случай наготове мотыгу.
В сарае никого не оказалось. Я не знал, радоваться мне или расстраиваться.
Я повернулся к Холли. Она почти что впала в катато-нию. Отшвырнув в сторону мотыгу, я упал перед ней на колени и схватил за плечи - она одеревенела.
- Холли? Никакого ответа.
- Что за?..
Я обнял ее, крепко прижав к груди, поднял и понес прочь от сарая, за дом, чтобы она вообще его не видела. Однако девочка по-прежнему не расслаблялась.
- Успокойся, Холли, все уже хорошо. Джим с тобой. - Я присел на каменный заборчик, отделявший заасфальтированный внутренний дворик. Посадив ее на колени и обхватив покрепче, я успокаивал ее как умел: - Все хорошо, миленькая, все хорошо. Большой Джим с тобой. Все в порядке.
Она что-то пробормотала.
- Что ты говоришь?
- Простите, - всхлипывала она. - Пожалуйста, не бейте меня.
- Что? Я и не собираюсь.
- Я больше не буду. Честное слово.
- Послушай, детка… Все хорошо. Я - Джим, ты помнишь? - Она все еще цепенела от страха. Я отодвинул ее, чтобы она могла рассмотреть мое лицо. - Это же Джим, большой некрасивый Джим. Ты помнишь меня?
Она моргнула и ошеломленно уставилась на меня.
А потом не выдержала и разрыдалась.
Она забралась обратно ко мне на колени, я прижал ее к груди, и гладил по голове, и покачивал, и не переставая говорил, что все будет хорошо. Я обнимал ее, я любил ее, я дал ей выплакаться у меня на груди. Холли тихонько всхлипывала, время от времени икая. Теперь она не пыталась сдержаться. Один раз она было вытерла слезы, но я снова прижал ее к груди и велел выплакать все.
- Не удерживай их, моя радость, пусть все они вытекут. Это легче, чем носить их с собой повсюду. Плачь, Холли, плачь, моя девочка.
Постепенно всхлипывания стали затихать, и девочка безвольно обмякла в моих руках - крошечный тряпичный человечек, такой худой, такой ужасно худой и маленький.
Какая она хрупкая!
Не вставая с забора, я осторожно, едва дыша, устроился поудобнее;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170