– И у нас были свои сложности. – Вдова сделала паузу, чтобы промокнуть глаза очередной салфеткой. – У Нормана очень часто бывали стрессы. В проектном бюро авиазавода на нем лежала огромная ответственность. Ему была нужна разрядка, вот он и снял эту квартиру. Она сказал, что временами ему необходимо побыть одному. Чтобы подумать. Для меня новость, что он привел туда женщину. Думаю, с ним это случилось впервые. Он был очень наивным человеком, и она, видимо, заметила это. Она украла у него деньги, а потом подставила его, позвонив в полицию и выложив эту дикую историю про Кукольника. Ведь вы же знаете, за его поимку была объявлена награда.
На странице лежавшего перед ним блокнота Босх написал записку и передал Белку, который, прочитав ее, стал царапать что-то в своем.
– Что вы скажете о косметике, найденной в квартире, миссис Черч? Можете ли вы как-то объяснить это?
– Могу только сказать, что если бы мой муж был таким чудовищем, каким его изображают, я бы знала об этом. Если там нашли косметику, значит, ее туда кто-нибудь подбросил. Возможно, уже после того, как он был убит.
Босху показалось, что после этого обвинения глаза всех присутствующих в зале возмущенно впились в него. Еще бы, вдова заявила, что, убив ее мужа, Босх сфабриковал против него улики.
Вслед за этим Чэндлер перенесла свои вопросы на более безопасную почву – вроде отношений, существовавших между Черчем и его дочерями, и закончила душераздирающим вопросом:
– Он любил дочерей?
– Очень, – ответила миссис Черч и, постаравшись, исторгла из себя новую порцию слез. На сей раз она не стала их вытирать – пусть присяжные смотрят, как обильно текут они по ее щекам, исчезая в складках двойного подбородка.
Дав Чэндлер несколько секунд, чтобы вернуться на место, Белк поднялся и подошел к стойке.
– Ваша честь, я вновь буду лаконичен. Миссис Черч, я хотел бы прояснить для присяжных одну вещь. В своих показаниях вы заявили, что знали о снятой вашим мужем квартире, но вам ничего не было известно о женщинах, которых он туда, возможно, приводил, а возможно, и нет. Я правильно вас понял?
– Да, так оно и есть.
Белк заглянул в свой блокнот.
– Разве в ту ночь, когда прозвучал выстрел, вы не заявили сотрудникам полиции, что понятия не имели ни о какой квартире? Разве не вы усиленно отрицали, что у вашего мужа нет и не было подобной квартиры?
Дебора Черч промолчала.
– Если это поможет освежить вашу память, я могу организовать прямо здесь, в зале суда, прослушивание магнитофонной записи вашего первого допроса…
– Да. Я это говорила. Но я солгала.
– Вы солгали? Почему же вы солгали полиции?
– Потому что полицейский только что убил моего мужа. Я… Я не могла с ними общаться.
– Нет, на самом деле вы сказали правду именно в ту ночь, не так ли, миссис Черч? Вы никогда не знали ни о какой квартире.
– Неправда! Я знала!
– Вы с мужем говорили о ней?
– Да, мы разговаривали на эту тему.
– И вы одобрили эту идею?
– Да… правда, неохотно. Я надеялась, что он будет оставаться дома и мы вместе сможем побороть его стрессы.
– Хорошо, миссис Черч. В таком случае ответьте: если вы знали о квартире, говорили о ней и даже одобрили эту идею – охотно или нет, – то почему в таком случае он снял ее под вымышленным именем?
Вдова не ответила. Белк прижал ее к ногтю. Босху показалось, что она бросила быстрый взгляд в направлении Чэндлер, но та даже пальцем не пошевелила, чтобы помочь своей клиентке.
– Я полагаю, – сказала наконец вдова, – вы могли бы задать этот вопрос ему самому, если бы мистер Босх хладнокровно не убил его.
Не дожидаясь протеста со стороны Белка, судья Кейс заявил:
– Жюри присяжных оставит без внимания последнее замечание. Миссис Черч, это недопустимо.
– Прошу прощения, ваша честь.
– У меня все, – сказал Белк, покидая стойку.
Судья объявил десятиминутный перерыв.
Во время перерыва Босх отправился покурить. Денежка Чэндлер на этот раз не вышла, зато бездомный сделал один подход к пепельнице. Босх предложил ему сигарету, которую тот взял и положил в нагрудный карман рубашки. Он, как всегда, был небрит, в глазах его все еще читался легкий налет безумия.
– Вас зовут Фарадэй, – сказал Босх таким тоном, словно говорил с ребенком.
– И что с того, лейтенант?
Босх улыбнулся. Бродяга повысил его в звании.
– Да так, ничего особенного. Просто я слышал о вас. И о том, что раньше вы были юристом.
– Я остаюсь им до сих пор. Просто не практикую.
Обернувшись, Босх увидел, как, направляясь к зданию суда, по Спринг едет тюремный автобус. Из темных зарешеченных окошек выглядывало множество озлобленных физиономий. Кто-то из заключенных, признав в Босхе полицейского, продемонстрировал ему сквозь решетку средний палец. В ответ на это Босх улыбнулся.
– Меня звали Томас Фарадэй. Но теперь я предпочитаю называться Томми Фарэуэй Far away – далеко (англ.).

.
– Что заставило вас прекратить занятия юриспруденцией?
Томми посмотрел на Босха выцветшими глазами.
– Свершилось правосудие. Оно и заставило. Спасибо за табачок.
Не выпуская из рук кружки, он направился в сторону Сити-Холл. Возможно, там тоже была его территория.

* * *

После перерыва Чэндлер вызвала для допроса сотрудника лаборатории коронера по имени Виктор Амадо. Это был маленький человечек, типичный книжный червь. Когда он шел к месту для свидетелей, его глазки перебегали от жюри присяжных к судье и обратно. Хотя на вид ему было не больше двадцати восьми, на голове его уже красовалась приличная лысина. Босх помнил, что четыре года назад все его волосы были на месте, а члены следственной бригады называли этого парня не иначе, как Малыш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138