Расскажите им все, что нам известно, и пусть они сменят Опельта и Шиэна к четырем часам дня. Пускай следят за домом Моры до тех пор, пока он не выключит свет. Если понадобится работать сверхурочно, – разрешаю. Следующая пара возобновит наблюдение в восемь утра в субботу, а Опельт и Шиэн сменят их в четыре часа дня. В том же порядке пусть меняются и дальше. Ночные смены должны оставаться на посту до тех пор, пока не убедятся, что он улегся в постель и собирается спать. Никаких проколов! Если этот парень сумеет что-нибудь выкинуть в то время, когда мы за ним наблюдаем, можем прощаться с работой.
– Сэр.
– Что, Босх?
– Нет никаких гарантий, что он что-либо предпримет. Лок говорит, что последователь хорошо умеет себя контролировать. Доктор не считает, что он выходит на охоту каждую ночь. По его мнению, последователь контролирует свои желания и живет нормальной жизнью, а накатывает на него без какой-либо системы.
– Нет никаких гарантий того, что мы будем следить за тем, за кем нужно, детектив Босх, но я все равно хочу, чтобы за ним наблюдали. Я всячески надеюсь на то, что мы сильно заблуждаемся в отношении детектива Моры. Но то, что вы тут рассказали, звучит убедительно, хотя в суде ничего из этого невозможно было бы использовать. Так что следите за ним и молитесь, чтобы – если это он – нам удалось понять это прежде, чем он причинит вред кому-либо еще. Я…
– Полностью с вами согласен, сэр, – встрял Ролленбергер.
– Не перебивайте меня, лейтенант. Я не силен ни в работе сыщика, ни в психоанализе, но что-то подсказывает мне, что, кем бы ни был последователь, он чувствует за спиной наше дыхание. Он, конечна, сам виноват – из-за своей записки, а, может, считает это чем-то вроде игры в «кошки-мышки», в которой считает себя мастером. И все же он чувствует, что за ним идут. Будучи полицейским, я точно знаю одно: когда эти люди – те, кто живет на лезвии бритвы, как я говорю, – когда они чувствуют, что за ними идут, они на это реагируют.
Иногда ломаются, иногда случайно выдают себя. Потому-то я и требую, чтобы за Морой наблюдали даже тогда, когда он идет к почтовому ящику.
Все молчали. Даже Ролленбергер, который был в отчаянии из-за своей очередной оплошности, когда он перебил Ирвинга.
– Ну что, каждому ясна его задача? Шиэн, Опельт – наружное наблюдение. Босх, вы – вроде внештатника, пока не разберетесь с судом. Эдгар, на вас – уцелевшая жертва, и, если будет время, разузнайте побольше о Море. Но так, чтобы тот ничего не узнал.
– Он разведен, – сказал Босх. – Развелся прямо перед тем, как была сформирована следственная бригада по Кукольнику.
– Вот с этого и начните. Сходите в суд, полистайте дело о его разводе. Кто знает, а вдруг нам повезет? Может, жена бросила его из-за того, что он любил раскрашивать ее, как куклу?
Ирвинг поочередно посмотрел на каждого из сидевших за столом.
– Вполне возможно, что в результате всего этого управлению будет нанесен огромный ущерб, но я не хочу никаких послаблений. Пусть камни падают туда, куда упадут… На этом – все. Каждый получил задание. Приступайте. Все свободны. За исключением детектива Босха.
Мужчины поднялись и начали расходиться. Босх видел, в каком отчаянии пребывал Ролленбергер оттого, что ему не удалось еще разок, теперь уже в приватной обстановке, лизнуть жопу своему боссу.
После того, как дверь закрылась, Ирвинг несколько секунд сидел молча, собираясь с мыслями. На протяжении всей работы Босха в полиции Ирвинг всегда выступал по отношению к нему в роли эдакой Немезиды Немезида – богиня возмездия в древнегреческой мифологии.

, постоянно пытаясь контролировать его и загонять за некую ограду. Босх всегда сопротивлялся этому. Между ними не было неприязни, просто Босх по-другому не умел.
Однако сейчас он чувствовал, что Ирвинг смягчился – по тому, как он обращался к Босху во время совещания или говорил в своих показаниях на суде. Ведь он мог вывесить Босха на просушку, но не стал этого делать. Впрочем, Босх не мог и не хотел высказывать свои чувства к Ирвингу, потому сидел и молча ждал.
– Я доволен вами, детектив Босх. Особенно в связи с вашим поведением на суде и действиями по новому делу.
Босх кивком поблагодарил начальника, зная, что главное еще впереди.
– Собственно, я попросил вас задержаться именно в связи с процессом. Я хотел… как бы это получше сказать… хотел сообщить вам, что мне, простите за выражение, глубоко насрать, какой вердикт вынесет жюри присяжных и сколько денег они решат заплатить той семье. Эти присяжные не имеют ни малейшего представления о том, каково это – находиться на лезвии бритвы, принимать решения, которые могут либо спасти, либо погубить чьи-то жизни. У вас нет возможности взять недельку и тщательно взвесить и оценить решения, которые приходится принимать в доли секунды.
Босх не знал, что на это ответить, и за столом воцарилось долгое молчание.
– Как бы то ни было, – сказал наконец Ирвинг, – для того, чтобы прийти к такому заключению, мне понадобилось четыре года. Впрочем, лучше поздно, чем никогда.
– Могу я процитировать вас завтра в суде, во время заключительных выступлений?
Лицо Ирвинга скривилось, челюсти сжались, словно он набил полный рот холодной квашеной капусты.
– Не заставляйте меня распространяться на эту тему. Вы понимаете, что я имею в виду? Городская прокуратура – всего лишь школа. Школа для юристов, ведущих дела в суде. А за их обучение платят налогоплательщики. К нам приходят сосунки, приготовишки, ничего не знающие о судопроизводстве. Учатся они на ошибках, которые сами же и совершают во время процессов – за наш счет, естественно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138