— Он не делился с вами планами на будущее? Не говорил, к примеру, как собирается провести завтрашний день?— Нет. Мы говорили только об искусстве.— Где вы приобрели эту икону?— У одной старухи. Купил.— За сколько?— Не помню… точно. Задешево.— Только что вы упомянули, что не верите в древние иконы, которые можно случайно купить у старухи за двадцатку.— Разве?— Представьте себе.— Ну, двадцатку я употребил в фигуральном смысле, в том смысле, что дешево.— А продали за пятьсот… Вы часто так продавали иконы?— Нет. Это был первый и последний раз.— А покупали?— Я, знаете ли, чаще меняюсь.— Это как понять?— Старухи любят яркие, новые иконы, без дефектов и охотно отдают за них старые образа. Порой ведь берешь совершеннейшего кота в мешке — абсолютно черную доску! Никогда заранее не знаешь, что из нее получится. Отмоешь, потратишь время и труд, там, — он развел руками, — только пятна облупленной краски и дырки от оклада.— Вот вы то и дело говорите: «Старуха, старухи…» Это основная ваша клиентура?— Нет, конечно… Но с ними, естественно, чаще всего приходится вести дело. Да и кто в основном вокруг церквей трется? Старухи опять же…— А у вас какие дела с церковью?— Я же реставратор!— Кто назначил цену за «Троицу»?— Я.— И он сразу согласился?— Сразу. Сам даже взял стремянку и полез снимать.— Видимо, не в пример вам он правильно распознал ценность вещи.— Вряд ли…— Почему вы так думаете?— Они там, за рубежом, наслышаны о русском Эльдорадо, думают, что у нас Византия чуть ли не на улицах валяется. Купит какой-нибудь дурак попорченную доску восемнадцатого века, а дома у себя кричит, что это Рублев или Дионисий.— А вы-то откуда знаете?— Люди говорят.— Они-то, конечно, все там простофили, — усмехнулся Люсин. — Этот, который у вас «Троицу» купил за пятьсот целковых, тоже, видимо, очень наивный мужик… С кем из иностранцев вы имели дело раньше? Кому и когда продавали иконы?— Иконы я не продавал и с иностранцами, кроме этого, никаких дел не вел.— Раньше вы утверждали, что и этого приняли за русского, поскольку он говорил без акцента, но потом одумались и сознались. Откуда на самом деле вы узнали, что он иностранец? Он вам представился?— Женевьева сказала…— Стоп! Значит, Овчинникова имела касательство к этому делу? Вы подтверждаете?Михайлов кивнул и опустил голову.— Вы подтверждаете? — чуть повысил голос Люсин.— Да, подтверждаю.— Какое?— Она познакомила нас.— Но вы утверждали, что познакомились случайно, в магазине на Арбате.— Оно и было случайно в том самом магазине. Женевьева зашла с ним туда. Мы и встретились. Случайно. Мы ведь не договаривались встретиться.— А что было потом?— Потом она извинилась, сказала, что торопится, и ушла, мы же остались в магазине. Разговорились. Он спросил моего совета по поводу финифти… Одним словом, на улицу вышли вместе, он заговорил об иконах, и я пригласил его к себе. Тогда я и не собирался ему ничего продавать.— Как она вас представила друг другу? Какими словами?— Как обычно. Это мой друг, художник, а это месье такой-то, историк.— А Овчинникова не сказала, куда торопится?— Нет.— И потом вы ее об этом не спросили?— Как-то не пришлось… Я думаю, ей просто надоело возиться с ним. Она часто жаловалась, что приходится таскаться по всему городу.— Она знала, что вы пригласили его к себе?— Нет. Мы в тот день больше не виделись. И на другой день тоже.— А о вашей сделке знала?— Нет. Вообще, она тут абсолютно ни при чем.— Ну а теперь-то она, надеюсь, знает, что вы продали икону?— Конечно.— Почему?— Она же была там… в номере, когда вы распечатали коробку.— Ну и…— Она долго ругала меня, что я это сделал.— Вы, конечно, рассказали ей о нашей встрече в гостинице?— Конечно. Она настаивала, чтобы я все рассказал вам, но я ведь и так все рассказал!.. Почти все…— Когда она сообщила вам, что видела икону?— В тот день, когда вы меня… домой отвезли. Вечером.— Что она имела в виду, когда только что порекомендовала вам говорить правду? Какую правду?— О том, как все случилось… О знакомстве в магазине…— Тем не менее вы не сразу и не очень охотно последовали ее совету.— Не хотел ее впутывать. Разве непонятно? Она-то ведь ни в чем не виновата.— Так. Хорошо. Теперь попрошу вас внимательно прочитать протокол и подписать его. Проследите, правильно ли я записал ваши ответы.Михайлов пробежал глазами по строчкам — ему явно не читалось, он все думал о чем-то своем, потаенном, — и взял ручку, которую предупредительно пододвинул ему следователь.— Все правильно.— Благодарю. — Люсин промокнул подпись и спрятал протокол в портфель. — Вынужден предупредить, что нам еще придется, и, видимо, не раз, побеседовать с вами. Поэтому вам нужно будет возвратиться в Москву и на некоторое время воздержаться от поездок.— Я арестован? — спросил Михайлов.— Нет. В настоящее время я не нахожу эту меру необходимой. Но подписку о невыезде с вас возьмут.— Хорошо. — с готовностью согласился он.— Лучше всего нам будет вылететь в Москву сегодня же. — Люсин акцентировал слово «нам».— Хорошо, — тут же согласился Михайлов и, чуть помедлив, спросил: — Женевьеве тоже надо будет возвратиться?— Не-ет! — протянул Люсин. — Пусть Женевьева Александровна спокойно занимается своим делом… Хорошо, что напомнили! Она, поди, совсем уж заждалась.Люсин позвонил к себе в номер и пригласил Женевьеву прийти.— Заходите, пожалуйста! — крикнул он, когда она постучалась. — А вас попрошу побыть пока в моем номере, — шепнул он Михайлову и, легонько придержав его в кресле, метнулся навстречу Женевьеве, словно собирался открыть ей дверь.Но она уже входила. Люсин посторонился, пропустил ее и резко повернулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156