Здесь уверенность, что он знает ее, покинула Люсина, и он жалко пролепетал:— По-моему, мы с вами где-то встречались…— В самом деле? — Она насмешливо склонила голову набок, продолжая при этом раздавать конфеты.— Вроде бы… — виновато и вместе с тем обезоруживающе улыбнулся Люсин. — Помните, у Березовского? Вы еще были тогда с Геной Бурминым…Прищурившись, она пристально посмотрела на Люсина, словно только что впервые увидела его, и он чем-то ее заинтересовал.— Ах, это вы, Мегрэ! — вдруг узнала она и засмеялась, так что стали видны и великолепные зубы ее, и дальние боковые коронки. Но тут же спохватилась и сконфуженно оглянулась вокруг.— Ага, я! — кивнул Люсин и даже достал в доказательство свою знаменитую трубку — традиционный атрибут насмешек и дружеских шуток. — Здравствуйте, Маша.— Здравствуйте! Одну минуту.Он сидел почти в самом конце, и она, быстро обеспечив конфетками оставшихся пассажиров, возвратилась к нему. Он сделал попытку встать, но она ласково его удержала и склонилась над ним. Волосы ее тяжело упали вниз и затенили лицо. Глаза поэтому сделались темными и большими.— Вот уж никак не ожидал встретить вас здесь! — сказал он.— Это почему же?— Но вы же… кажется, врач?— Ну и что?— Как — ну и что?— А вот так: «ну и что?»! — передразнила она, по-детски кривя полные яркие губы. — Я же не простой врач, а аэрофлотский. Понятно?— Ах вот как! А я не знал… Да, но почему вы… — Он сделал вид, будто в руках у него поднос.— Ну, это!.. — опять рассмеялась она. — Я часы налетываю! Чего же мне в кабине сложа руки сидеть?Самолет тряхнуло, и Люсин ощутил, как что-то внутри него отжалось книзу.— Ну вот, на посадку идем, — сказала она и распрямилась. — Минут через десять сядем. Мне пора идти объявлять… В Москве, знаете ли, непогода. Дождь. До свидания. Увидимся!— Обязательно! — крикнул он вдогонку, а уши уже заложило, и потрескивало в барабанных перепонках.
…Утро следующего дня началось с докладов временно прикомандированных к Люсину сотрудников. Первым сообщение сделал Данелия:— Понимаешь, парикмахер сразу же его опознал! Только глянул на фотографию — так и опознал! «Знаю, говорит — брил я его, как сейчас помню, во вторник вечером». — «Во сколько, говорю, это было? Точно можете указать?» — «Точно, говорит, не помню. Часов, наверное, в семь или восемь». Я тут же…— Погоди, Гоги, не горячись. — остановил его Люсин. — Какую карточку он опознал?«Надо же, такая удача, и тут же досадное невезение! Легко сказать “семь-восемь”! Ну почему не “пять-шесть”? Или “восемь-девять”? Так нет же: “семь-восемь”! Это же пограничная зона! Тут нельзя “семь-восемь”! Или семь, или восемь! От этого многое зависит. Семь — один вариант, восемь — другой…»— Вот эту! — сказал Данелия, отыскав нужный снимок. — Без усов и без бороды. Понимаешь? Без усов и без бороды! Усы фальшивые, значит. Улавливаешь? И знаешь, зачем он приклеивал себе усы?— Чтобы на тебя походить, — буркнул Люсин.— Э-э! — покачал головой Данелия. — Чтобы на меня походить! Как же, держи карман шире! Шрам у него на верхней губе. Понял? Большой, уродливый шрам изогнутой формы начинается сразу под носом и спускается к уголкам рта. А ты говоришь, чтобы на меня походить! — Он ткнул себя в грудь большим пальцем. — Но все же ты молодец! Предвидел, что усы у него могут оказаться фальшивыми. Шрама только не предвидел.— Это парикмахер про шрам рассказал?— Кто же еще? Конечно, парикмахер! Такой боевой лысый старик. Все помнит: и как одет был, и как от одеколона отказался.«Еще бы не отказаться! “Полетом”, что ли, ему освежаться или “Шипром”!»— Все помнит, а время точно сказать не может.— Не может! — вздохнул Данелия. — Никак не может, говорит, что уже вечер был, но светло еще, часов семь-восемь.— Где эта парикмахерская, Гоги?— Тридцать шестой километр, дорогой! Там от шоссе поворот идет к таким воротам. Сразу за ними длинный такой трехэтажный дом из кирпича. Овощной магазин, почтовое отделение «Ватутинки-один», парикмахерская — все в одном доме! Очень удобно. Я на радостях, знаешь, бо-ольшой арбуз купил! Вот такой. — Он изобразил руками окружность. — Но зеленый оказался, как трава… Шесть парикмахерских обошел, эта седьмая была. Ватутинки. Тридцать шестой километр.«Тридцать шестой километр!» — мысленно повторил Люсин.— Милиция в тот раз, что, эту парикмахерскую пропустила? — спросил он.— Зачем пропустила? Просто этот замечательный парикмахер в другую смену работал. Понимаешь?«Действительно, все очень просто. Куда только деться нам от этой простоты!»— Значит, они просто опросили парикмахеров, не удосужившись даже поинтересоваться, кто именно работал в тот день?«И из-за таких вот штучек проваливаются порой большие операции! Ну что ты будешь делать…»— Чего не знаю, того не знаю! Да и что толку? В тот раз ведь у них только одно фото было — с усами. Могли и не опознать… Хотя, я думаю, мой парикмахер все равно бы его узнал, даже с усами. Он так и сказал мне.— О чем говорил с парикмахером клиент?— Молчал, к сожалению. Велел побрить, освежиться не захотел, дал рубль на чай и ушел. Вот и все сведения.— Все равно богатые сведения, Георгий. Спасибо тебе… Придется взять эти Ватутинки на заметку, как ты думаешь?Данелия улыбнулся и молча развел руками.Все было ясно… Потом докладывал Светловидов.— Посетил комиссионные магазины, где продаются украшения и предметы искусства. Был на Арбате, улице Горького, Комсомольском проспекте и на Беговой. Встретился со всеми продавцами, которые работали в прошлый вторник. Ни один из них не опознал.— А ведь он был и на Горького, и на Арбате!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156