Он, похоже, был цел и невредим, хотя двигаться мог с большим трудом.– Джек! – осипшим голосом окликнул Дойл. Ему показалось, что он слышит рыдание Эйлин.– Как вы там, доктор?Дойл понял, что Эйлин не рыдает, а смеется. Она выбралась из-за надгробия, с головы до ног облепленная снегом. Потом раздался хохот Спаркса, выползшего откуда-то снизу. Поглядев друг на друга, все трое зашлись от смеха и хохотали, согнувшись пополам, пока каждый не схватился за ближайший памятник, чтобы ненароком снова не покатиться с горы.– Я решил, что мы уже умерли, – выдохнул наконец Дойл.– Я думала так по крайней мере четыре раза, – сказала Эйлин.Обняв друг друга за плечи и топчась на месте, они понемногу успокаивались. Только теперь Дойл разжал пальцы и отбросил ручки от крышки гроба, чем вызвал новый приступ смеха.– ДЖОНАТАН СПАРКС!Голос доносился откуда-то сверху. Он был хрипловатым и вместе с тем резким и мощным – от такого голоса могли бы задрожать и вылететь стекла. В нем не слышалось ни угрозы, ни злобы – он выражал презрение и удовлетворение тем, что беглецам удалось скрыться, будто бы ничего другого в сей момент и быть не могло.– Это он? – спросил Дойл.Спаркс молча кивнул и посмотрел наверх.– СЛУШАЙ!В воздухе повисла мертвая тишина, которую в то же мгновение прорезал душераздирающий крик, захлебнувшийся на самой высокой ноте.– О господи, – прошептала Эйлин. – Братья.Крик повторился, в нем было столько страдания и муки, что Дойл в ярости рванулся вперед и крикнул:– Негодяй! Грязный ублюдок!Спаркс положил руку ему на плечо и едва слышно проговорил:– Именно эти слова он хочет услышать от нас. Крик внезапно оборвался. И в наступившей тишине сердца их сжались от нестерпимой муки.– Нам нужно идти, – сказал Спаркс. – Они могут пуститься в погоню.– Но мы не можем бросить братьев… – запротестовала Эйлин.– Они солдаты, – обронил Спаркс, вытряхивая снег из сапог.– Он их убьет.– Еще неизвестно, они ли это. Но даже если это и так, что мы можем сделать? Тоже погибнуть? Глупо и безрассудно.– И все-таки, Джек! Эти парни вам очень преданны, – сконфуженно пробормотал Дойл.– Они всегда знали, чем рискуют, – оборвал его Спаркс, не желая продолжать этот разговор.– В вас течет кровь вашего брата, Джек Спаркс, – с презрением бросила Эйлин.Спаркс на мгновение остановился, затем, не оглядываясь, пошел вниз.Эйлин вытерла набежавшие на глаза слезы.– Он прав, вы знаете это, – промямлил Дойл.– Я тоже права, – парировала Эйлин, глядя вслед Спарксу.Эйлин и Дойл поспешили за Спарксом. Путь до таверны прошел в тягостном молчании. * * * В дверях номера Стокера была записка. Прочитав ее, Спаркс сообщил:– Стокер уехал в Лондон. Он пишет, что волнуется о своей семье.– Странно было бы осуждать его за это, – сказал Дойл.– Он заплатил за номер, чтобы мы могли пользоваться им, – добавил Спаркс, поворачивая ключ.Дойл взглянул на часы: половина третьего ночи. Пропустив Эйлин вперед, Спаркс прикрыл дверь и сказал:– Простите, мисс Темпл, нам с доктором надо поговорить. – Обернувшись к Дойлу, он сказал: – Оставайтесь с Эйлин. Если я не вернусь к рассвету, попытайтесь добраться до Лондона.– Куда вы, Джек? – взволнованно спросил Дойл.– Думаю, сегодня они вряд ли предпримут еще одну попытку, но револьвер зарядите, – проговорил Спаркс, направляясь по коридору.– Джек, что вы задумали? – занервничал Дойл.Спаркс, ничего не ответив, махнул рукой.Дойл открыл дверь в номер. Эйлин, одетая, лежала на кровати, повернувшись лицом к стене. Дойл собрался уйти, но Эйлин неожиданно попросила:– Не уходите.– Вам надо хорошенько выспаться.– Не думаю, что это удастся.– И все же вам надо отдохнуть.– Послушайте, доктор, хватит причитать, словно я ваша пациентка, – обернулась к нему Эйлин. – Мне не хочется последнюю ночь в моей жизни быть одной.– С чего вы взяли…– Войдите и закройте дверь. Или мне сказать еще яснее?Дойл молчал, но продолжал стоять в дверях. Покачав головой, Эйлин бросила на него насмешливый взгляд. Потом посмотрелась в зеркало, стоявшее на столике возле кровати. Ее прическа растрепалась, обветренные щеки горели.– Ну и вид, – пробормотала она.– Не так уж плохо, – начал было Дойл, но тут же пожалел об этом.Эйлин испепелила его взглядом. Она смотрела в зеркало, безуспешно пытаясь привести в порядок волосы.– О, если бы произошло чудо и у меня появилась бы расческа… – вздохнула она.– Это единственное, что у меня есть с собой из вещей, – уныло пробормотал Дойл, доставая из саквояжа набор расчесок и щеток.– Ай да доктор! – рассмеялась Эйлин. – Хватит хмуриться. "Подарок нам не мил, когда разлюбит тот, кто подарил…"– "Я вас не разлюбил, Офелия", – подхватил Дойл реплику из "Гамлета".Эйлин сбросила мужской жакет, вытащила заколки и, тряхнув головой, распустила волосы. Она расчесывала черные кудри, перебирая пряди, рассыпавшиеся по плечам. Захваченный зрелищем, таинственным и интимным, Дойл замер, забыв и о братьях, и обо всех ужасах этого вечера.– Вы когда-нибудь видели меня на сцене, доктор? – мило улыбаясь, спросила Эйлин.– Не удостоился такого счастья, – пробормотал Дойл. – Меня зовут Артур.Она едва заметно кивнула, как бы соглашаясь с возникшей между ними откровенностью.– Вам, наверное, понятно, почему блюстители нравов в течение столетий не позволяли женщинам появляться на сцене. У них были весьма веские причины.– Что за причины? – удивился Дойл.– Они считали, что видеть женщину на сцене опасно.– В каком смысле – опасно?Эйлин пожала плечами.– Потому что зритель убежден, что роль, которую она исполняет, и есть ее истинный характер.– Но от актрисы именно этого и ждут. Она должна играть так, чтобы зритель поверил ей всем сердцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130