Дойл последовал за Спарксом в гардеробную, где спал Зевс. Стены комнаты были сплошь завешаны разнообразными костюмами. Их было так много, что хватило бы на целую театральную труппу, репертуар которой состоял из нескольких спектаклей. Здесь же стоял и гримерный столик с большим зеркалом и целым набором всевозможных красок и кисточек. В углу на полке выстроились деревянные болванки для париков, с приклеенными усами и бородами. Кроме того, здесь было все необходимое для того, чтобы по желанию изменить фигуру: накладные плечи, подушечки, накладки и прочее. А швейная машинка, стоявшая там же, в углу, и рулоны разнообразных тканей наводили на мысль, что Спаркс вдобавок ко всему шил сам. Он мог выйти из этой комнаты совершенно неузнаваемым, одетый в любой – мужской или женский – костюм, подходящий для разноликой толпы Лондона.– И все это вы сделали сами? – спросил Дойл.– Мое увлечение театром не прошло бесследно, – ответил Спаркс, вешая на место костюм священника. – Извините, Дойл, мне надо привести себя в порядок.Дойл вернулся в комнату. Ларри кормил Зевса суповыми костями, которые дог грыз с огромным удовольствием.– Потрясающая собака, – сказал Дойл.– На вашем месте, сэр, я был бы польщен, – проговорил Ларри. – Впервой вижу, чтобы наша собачка пропустила постороннего. С ним так просто не справиться, скажу я вам.– Извините, Ларри, а что, в Лондоне многие знают Джека?Ларри с задумчивым видом попыхивал сигаретой.– Я отвечу вам так, сэр. Имеется три сорта людей, они подразделяются между собой очень даже заметно. Одни сроду о мистере Джеке не слыхали и никогда не услышат. Это, понятно, честные лондонцы, которые заняты своими делами и знать ничего не знают о преступном мире родного города. Другим – а их по счету всего ничего, – считайте, повезло; они отлично знают, как ловко справляется с ихними делами мистер Джек – это всякие секретные поручения королевского двора. Есть еще третьи – бандиты разные, всякие мерзавцы и негодяи, которые из-за грязных делишек очень даже близко знакомы с мистером Эс. От одного его имени их в дрожь бросает. Но их-то как раз больше всех, только многие лондонцы об этом даже не подозревают. Думаю, док, вы, к вашей чести, с ними тоже мало знакомы. Потому и задали свой вопрос, я так мыслю.Ларри бросил Зевсу последнюю кость.– Так уж вышло, что мы с братом Барри тоже в этой группе числились. И недавно совсем. Гордиться этим не приходится, но что поделаешь.– Позвольте спросить, Ларри, как вы встретились с Джеком?– Валяйте, сэр. И хочу признаться, что благодаря нашей работе с мистером Джеком мы имеем честь знакомиться с такими замечательными джентльменами, как вы, сэр.Дойл в смущении отмахнулся.– Это чистая правда, сэр. А так бы мы могли познакомиться, если б я влез к вам в дом ночью, а вы бы взяли и неожиданно вернулись. Или если б мне срочно понадобилась медицинская помощь из-за какой-нибудь раны, полученной в драке, сами понимаете. Мы с Барри были отчаянными ребятами, но винить в этом некого, кроме нас самих. Папаша у нас был добряком и трудягой, на железной дороге работал и старался как мог, чтоб мы были сыты. Даже когда он бывало разбушуется, это и сравнить нельзя с тем, чего мы потом навидались. Ну ему, конечно, трудновато приходилось с близнецами-то… А мамаша у нас была натура деликатная, да, сэр, нам отец рассказывал. Вот тут у меня и фотография имеется.Ларри вытащил из кармана бумажник и раскрыл его. Там лежала фотография привлекательной молодой женщины, причесанной по моде двадцатилетней давности, с виду похожей на продавщицу. Снимок был затертый и блеклый, но веселые огоньки в глазах женщины, такие же, какие часто светились и в глазах ее сыновей, были хорошо видны.– Она очень хорошенькая, – сказал Дойл.– Ее звали Луиза. Луиза Мэй. Это был как раз ихний медовый месяц: двое суток в Брайтоне. Папаша снимал ее на пирсе.Ларри захлопнул бумажник и положил его обратно в карман.– Луизе Мэй здесь всего семнадцать. Барри и я появились на свет в том же году, во время родов она умерла, бедняжка.– Вы не должны винить себя за это, Ларри.– Удивляюсь я этому, сэр. Как мне представляется, Барри и мне надо было зачем-то родиться, и все тут. Судьба, видно. Только это стоило жизни нашей мамочке. Но ведь жизнь-то – штука тяжелая, и радости в ней мало, одни несчастья. Вот хоть вашу взять, к примеру. Но если б наш папаша держал нас построже, глядишь бы, вышло по-другому. Да только ему было не до нас, он на железной дороге все силы терял, и лоботрясничать мы рано начали. В школе нам удержу никакого не было. Вот и превратились мы в пару мелких жуликов-карманников. Я тыщу раз спрашивал себя: Ларри, и как это тебя с Барри угораздило ступить на эту преступную дорожку? Поразмыслив хорошенько, сэр, я решил, что во всем виноваты витрины.– Витрины?– А то как же, сэр. Раньше, бывало, идешь мимо какого магазина и не видишь, чего там продают, пока внутрь не заглянешь. А теперь-то, если какой приличный магазин, так выкладывает все самое лучшее на витрину, и гляди на это. Людей дразнить только, а то что же: смотришь на эти штучки, а заиметь не можешь. Вот мы с Барри на эти витрины пялились, пялились, пока терпеть не стало сил. Когда нам десять исполнилось, мы и размечтались, как бы это залезть в какой магазинчик. И залезли. И с той поры только в этом и практиковались… много чего натворили. Ну это пока мы не встретили хозяина.– Как это произошло, Ларри?Ларри смотрел на Зевса, который перестал грызть кость и, покружив по комнате, улегся под столом, надеясь, что перепадет ему еще что-нибудь вкусненькое.– Ночью это было, часа в три, как раз была очередь Барри отсиживать в таверне – вскоре после его неудачного ухаживания за дочкой мясника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130