И неторопливо, медленными шагами пошел вслед за Лариненом.
Валентин смотрел из окна, как парторг и председатель месткома шли по заснеженной улице. «Глядя на них, не скажешь, кто из них кто. Пожалуй, наоборот. Солидного, важного Коллиева примешь за партсекретаря. А Ларинен слишком простой, чуть ли не легкомысленный. Вот шагает как мальчишка, руки в брюки, фуфайка нараспашку. Идет, словно вышел прогуляться или в картишки пошел перекинуться. А Коллиев идет уверенно, важный. Сразу видно, что знает, куда идет. Даже походка вызывает уважение».
Игорь тоже думал о Ларинене.
— Почему наш парторг ведет себя так? Мог бы назвать по имени-отчеству. А то — пошли, Коллиев.
— Коллиев мне не нравится,— признался Валентин.— Ларинен совсем не такой. Он человек простой.
— У тебя устарелые понятия, брат, каким должен быть человек на руководящем посту...
Валентин предложил:
— Давай составим акт. И кончим это дело.
Игорь сел писать. Его голова наклонялась то влево, то вправо, следуя за движениями карандаша от начала до конца строки. Вдруг карандаш остановился посредине фразы, и Игорь поднял голову:
— Слушай, Валентин, тебе еще не надоело?
— Что? Комсомольская работа?
— Да нет. Вот эти бумаги.
На лице Игоря появилось мальчишески-озорное выражение.
— Знаешь, Валя, оставим все это к черту. Кому этот акт нужен? Пойдем куда-нибудь.
— А если спросят?
— Кто? Коллиева это не касается. А Ларинен...
— Ларинен не станет спрашивать,— уверенно сказал Валентин.— Если он и спросит, то только не об акте, а о деле.— Валентин захлопнул папку, завязал тесемки и протянул Игорю: — Вот, держи. И руководи. Вот еще ключ. А в этом шкафу будет твоя канцелярия. Куда мы пойдем?
Они были уже просто друзьями. Когда речь идет о дружбе, для этого не нужно никаких причин. Причины нужны для неприязни.
Они вышли на улицу.
— Пойдем к Коллиеву,— предложил Игорь.— Послушаем пластинки, потанцуем.
— Я не пойду,— ответил Валентин.— Лучше пойдем к Елене Петровне. Там тоже пластинки хорошие.
Игорь рассмеялся и толкнул товарища кулаком в бок:
— Ну и хитрые мы! Коллиев мне нужнее не больше, чем тебе Елена Петровна. К Мирье тебя тянет.
— А тебя к Марине.
— Отстал ты, брат, от жизни,— пояснил Игорь.—Потому я и говорю: пойдем к Коллиеву, там будет твоя Мирья. В гостях.
— Никакая она не моя,— нахмурился вдруг Валентин.— И к Коллиевым я не пойду.
Сегодня ребята хотели быть вместе. Они пошли в общежитие играть в шахматы.
Со стороны школы доносились звуки духового оркестра. Там то начинали играть марш, то обрывали его и через минуту начинали сначала.
— Никак не могу понять,— говорил Коллиев,— чего старик добивается. Подозрительная все-таки личность.
Наум Сидорович оказался настырным стариком. В этом Коллиев быстро убедился. Ему вечно чего-то не хватает: то не хватает костюмов для драмкружка, то достань ему ноты, то вынь да положь какой-то корнет. Когда все это приобрели, оказалось, старику не нравится помещение для репетиций. В своих капризах он дошел до того, что стал ворчать, что дрова плохие. Дескать, шипят и чадят, а в клубе холодно. Наконец Коллиев вышел из себя и сказал: «Зачем вы сюда приперлись, если вам здесь все не нравится? Люди
как люди: приехали сюда строить, а не требовать — подай это, подай то. Обходились мы без вас, Наум Сидорович, и впредь обойдемся». Но старик и бровью не повел, а только гнул свое: народу, мол, нужно искусство, он делает что в его силах, и никто ему не помешает, а сюда его никто не звал, сам приехал, и никто его отсюда не выгонит. Завклубом до сих пор работала Люся, дочка Ортьо Кауронена. Девушка молодая, без опыта. Она, конечно, сразу попала под влияние старика. Только и бегает, просит да требует, что старику на ум взбредет,— то требует сухих дров, то какого-то реквизита. Нет, конечно, завклубом она не годится. Да что поделаешь. Местная, выучилась — надо было устроить. Судя по диплому, она может вести и драмкружок. Коллиев настоял в постройкоме, которому подчинялся клуб, что Люся будет руководителем самодеятельности, а завклубом можно поставить кого-нибудь другого. Он уже договорился с Валентином.
Когда решение было вынесено, Коллиев пригласил к себе Наума Сидоровича. Он говорил дружески, словно извиняясь и сожалея, что постройком благодарен за всю ту большую работу, которую провел Наум Сидорович, и, к сожалению, не все просьбы, вполне обоснованные, оказалось возможным удовлетворить, и что, мол, теперь Наум Сидорович может продолжать свой отдых. Пусть молодежь работает, у нее сил побольше. Старик тут же отпарировал: дескать, он очень доволен. Люся, мол, справится с этой работой. Он тоже не будет в стороне, он будет помогать по мере сил своих. Зарплаты ему не нужно, он опять выйдет на пенсию. Сказал, что очень рад тому, что профсоюз заботится о самодеятельности. И опять закончил своей любимой фразой: искусство нужно народу, и всем на этом поприще хватит работы.
«Да, этот старик за словом в карман не полезет. Есть такие люди: говорят красиво, и не знаешь, что у них на уме, что они хотят, и только соглашаешься с ними»,— сетовал Коллиев. А ведь старик решил отомстить ему, Коллиеву. Он стал ходить в школу, организовал там драмкружок и музыкальный кружок. Сумел втереться в доверие к директору школы и учителям. Теперь те, кто ходил в драмкружок в клуб, стали вечерами пропадать в школе. И никто даже думать не хочет, ради чего он так делает. Даже парторг. Впрочем, что от такого парторга ждать. А вот он, Коллиев, единственный человек, понимающий истинные цели Наума Сидоровича. Нет, его, Коллиева, не проведешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112