Айша-апа попыталась утешить его:
— Не расстраивайся, сынок. Год на год не приходится. Надо подождать, ведь настоящего тепла еще не было.
Но всходы так и не появились. Гюлыпан ходила с убитым видом, ей казалось, что Мурат во всем винит ее, такой мрачный был он, совсем не смотрел на нее. Набравшись духу, она спросила у него:
— Вы сердитесь на меня?
— Я? На тебя? — с удивлением спросил Мурат.— За что я должен на тебя сердиться?
— Я все сделала так, как и вы в прошлом году. А всходов почему-то нет.
— Я и сам не понимаю, в чем дело,— вздохнул Мурат.— Может быть, заморозками прихватило, когда семена проросли. Что теперь говорить об этом... Надо думать, как дальше жить.
— Ничего, Муке,— сказала Айша-апа.— Кое-какие запасы есть. Экономить, конечно, придется, да ведь нам к этому не привыкать.
— А я попытаюсь еще на охоту сходить. Может, архара подстрелю.
На охоту Мурат ходил уже дважды в прошлом году, но оба раза безуспешно, только однажды он издали увидел небольшое стадо архаров, но на выстрел они его не подпустили. И теперь он отправился на охоту без особой надежды на успех.
В действительности все оказалось даже хуже, чем он предполагал,— Мурат со страхом обнаружил, что. стал плохо видеть. Стоило чуть напрячь глаза, и словно какая-то пелена застилала их. Все же он поднялся почти до ледника и даже выследил архаров, подобрался к ним с подветренной стороны, сделал три выстрела, но безрезультатно. Нет, видно, на охотничьи трофеи надежды мало. Разве что ближе к зиме, когда архары будут спускаться вниз, устроить засаду...
На сенокос отправились вдвоем с Гюлынан. Просилась Изат, но надо было кому-то следить за приборами, и она с большой неохотой осталась.
Вечером он сказал Гюлыпан, чтобы она шла домой.
— Я могу и остаться,— робко сказала Гюлыпан,— сейчас ночи теплые.
— Нет! — отрезал Мурат, и Гюлынан молча ушла, затаив обиду.— Завтра не приходи, я сам управлюсь,— уже вдогонку кинул Мурат.
Гюлыпан едва не расплакалась. Почему он с ней так? В чем она провинилась?
А Мурат развел костер и, с тоской глядя на огонь, вспоминал случай, бывший зимой. Морозы стояли под пятьдесят, дома у него всегда было холодно, и однажды вечером он засиделся после ужина дольше обычного. А когда собрался уходить, невольно передернул плечами, представив настывший дом, пар от своего дыхания, ледяную постель. Айша-апа поняла его, предложила:
— Оставайся здесь, у тебя же холодно.
Она уже несколько раз говорила ему так, но Мурат неизменно отказывался. А в тот раз согласился, не выдержал... Гюлыпан постелила ему на полу, возле печки, и он, укрывшись чапаном, скоро уснул. И вдруг как будто что-то толкнуло его во сне, он открыл глаза и увидел Гюлыпан, стоящую у окна. Ярко светила луна. Гюлыпан, в одной ночной рубашке, довольно долго стояла у окна, потом потянулась, сцепив руки на затылке, повернулась и медленно пошла к своей постели. Мурат был уверен, что она смотрит на него... Но что было в этом ее взгляде? Что могло быть? Почему она иногда так боится его? Конечно, настроение у него в последнее время не сахар, давно уже разучился улыбаться, но неужели она не понимает, что дело не в ней, а в их проклятой жизни? А впрочем, она ведь еще очень молода, может и не понимать того, что для него кажется естественным...
Смерть Дарийки и Сакинай напрочь выжгла в нем влечение к Гюлынан. Теперь она была для него скорее как родственница, почти такой же ребенок, как Изат, и он заботился о том, чтобы она не надрывалась, не простужалась, чтобы в их доме было тепло... А она все это воспринимает как-то не так, часто обижается по пустякам. А разве на родственников принято обижаться? А может быть, для нее он вовсе не как родственник? Может, что-то другое, чего он так хотел до смерти Дарийки и Сакинай? Да нет, откуда... Стоит только посмотреть на него. Седой изможденный старик с черной дырой во рту, брызжущий слюной... «Ах, Гюкю, Гюкю... Не было у нас ничего с тобой и теперь уж точно не будет. Все выгорело в душе. Пустота. И в голове ничего, кроме одной мысли — выжить. Выжить самому и вас сохранить...»
Она все-таки пришла на следующий день, сказала, потупившись:
— Апа... она говорит, что надо собрать прошлогодние колосья.
— Да откуда? Мы же все собрали.
— Она говорит, обязательно должны быть, надо*только смотреть повнимательнее...
— Ну смотри,— махнул рукой Мурат.
И тут оказалась права мудрая Айша-апа — к вечеру Гюльшан собрала колосьев чуть ли не полмешка. Конечно, не нарочно они прошлым летом оставили их на стерне, но ведь тогда казалось, что хлеба много, не за каждым колоском и нагнешься. Вернулись они в тот день вместе, разделив ношу поровну. А через три дня снова отправились вдвоем. Мурат ворошил сено, косил, а Гюлыпан буквально на коленях ползала по полю, разгребая колючую стерню, и набрала еще четверть мешка.
И, как бы в наказание за такую «удачу», пришла беда — исчез однорогий козел. Мурат, Гюлыпан и Изат долго искали его, но козел как сквозь землю провалился. Решили — сорвался с какой-нибудь кручи, и поиски прекратили.
XIX
Осень в горах недолгая, но в тот год она оказалась чересчур уж короткой, уже в середине октября наступила зима. И прежде зимы здесь мягкими не бывали, но эта выдалась особенно суровой — в январе: морозы то и дело переваливали за пятьдесят. Алаяк еле выжил, Мурат укутывал его всем, чем мог, но каждое утро со страхом открывал стойло: вдруг околел? Одного козленка забили, а второго вместе с Сурэчки перевели в дом.
И вновь время будто остановилось... Менялись даты в журнале наблюдений, но что могла значить одна цифра? Короткий день сменялся длинной ночью, неотличимой от десятков других ночей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94