Служащие конторы отличались от рабочих тем, что меньше дрались и больше
пили. Все это были люди, по большей части отвергнутые всем остальным свет
ом за бездарность и неспособность к жизни, и, таким образом, на нашем мален
ьком, окруженном неизмеримыми степями островке собралась самая чудови
щная компания глупых, грязных и бездарных алкоголиков, отбросов и обгрыз
ков брезгливого белого света.
Занесенные сюда гигантской метлой Божьего произволения, все они махнул
и рукой на внешний мир и стали жить как бог на душу положит.
Пили, играли в карты, ругались прежестокими отчаянными словами и во хмел
ю пели что-то настойчивое тягучее и танцевали угрюмососредоточенно, лом
ая каблуками полы и извергая из ослабевших уст целые потоки хулы на чело
вечество.
В этом и состояла веселая сторона рудничной жизни. Темные ее стороны зак
лючались в каторжной работе, шагании по глубочайшей грязи из конторы в к
олонию и обратно, а также в отсиживании в кордегардии по целому ряду дико
винных протоколов, составленных пьяным урядником.

Когда правление рудников было переведено в Харьков, туда же забрали и ме
ня, и я ожил душой и окреп телом…
По целым дням бродил я по городу, сдвинув шляпу набекрень и независимо на
свистывая самые залихватские мотивы, подслушанные мною в летних шантан
ах Ц месте, которое восхищало меня сначала до глубины души.
Работал я в конторе преотвратительно и до сих пор недоумеваю: за что держ
али меня там шесть лет, ленивого, смотревшего на работу с отвращением и по
каждому поводу вступавшего не только с бухгалтером, но и с директором в д
линные, ожесточенные споры и полемику.
Вероятно, потому, что был я превеселым, радостно глядящим на широкий Божи
й мир человеком, с готовностью откладывающим работу для смеха, шуток и ря
да замысловатых анекдотов, что освежало окружающих, погрязших в работе,
скучных счетах и дрязгах.
Литературная моя деятельность была начата в 1904 году, и была она, как мне каз
алось, сплошным триумфом. Во-первых, я написал рассказ… Во-вторых, я отнес
его в «Южный край». И в-третьих (до сих пор я того мнения, что в рассказе это
самое главное), втретьих, он был напечатан!
Гонорар я за него почему-то не получил, и это тем более несправедливо, что
едва он вышел в свет, как подписка и розница газеты сейчас же удвоилась…

Те же самые завистливые, злые языки, которые пытались связать день моего
рождения с каким-то еще другим праздником, связали и факт поднятия розни
цы с началом русско-японской войны.
Ну, да мы-то, читатель, знаем с вами, где истина…
Написав за два года четыре рассказа, я решил, что поработал достаточно на
пользу родной литературы, и решил основательно отдохнуть, но подкатился
1905 год и подхватив меня, закрутил меня, как щепку.
Я стал редактировать журнал «Штык», имевший в Харькове большой успех, и с
овершенно за-бросил службу… Лихорадочно писал я, рисовал карикатуры, ре
дактировал и корректировал и на девятом номере дорисовался до того, что
генерал-губернатор Пешков оштрафовал меня на 500 рублей, мечтая, что немед
ленно заплачу их из карманных денег…
Я отказался по многим причинам, главные из которых были: отсутствие дене
г и нежелание потворствовать капризам легкомысленного администратора.

Увидев мою непоколебимость (штраф был без замены тюремным заключением),
Пешков спустил цену до 100 рублей.
Я отказался.
Мы торговались, как маклаки, и я являлся к нему чуть не десять раз. Денег ем
у так и не удалось выжать из меня!
Тогда он, обидевшись, сказал:
Ц Один из нас должен уехать из Харькова!
Ц Ваше превосходительство! Ц возразил я. Ц Давайте предложим харьков
цам: кого они выберут?
Так как в городе меня любили и даже до меня доходили смутные слухи о желан
ии граждан увековечить мой образ постановкой памятника, то г. Пешков не з
ахотел рисковать своей популярностью.
И я уехал, успев все-таки до отъезда выпустить три номера журнала «Меч», к
оторый был так популярен, что экземпляры его можно найти даже в Публично
й библиотеке.

В Петроград я приехал как раз на Новый год.
Опять была иллюминация, улицы были украшены флагами, транспарантами и фо
нариками. Но я уж ничего не скажу. Помолчу!
И так меня иногда упрекают, что я думаю о своих заслугах больше, чем это тр
ебуется обычной скромностью. А я, Ц могу дать честное слово, Ц увидев вс
ю эту иллюминацию и радость, сделал вид, что совершенно не замечаю невинн
ой хитрости и сентиментальных, простодушных попыток муниципалитета ск
расить мой первый приезд в большой незнакомый город… Скромно, инкогнито
, сел на извозчика и инкогнито поехал на место своей новой жизни.
И вот Ц начал я ее.
Первые мои шаги были связаны с основанным нами журналом «Сатирикон», и д
о сих пор я люблю, как собственное дитя, этот прекрасный, веселый журнал (в
год 8 руб., на полгода 4 руб.).
Успех его был наполовину моим успехом, и я с гордостью могу сказать тепер
ь, что редкий культурный человек не знает нашего «Сатирикона» (на год 8 руб
., на полгода 4 руб.).
В этом месте я подхожу уже к последней, ближайшей эре моей жизни, и я не ска
жу, но всякий поймет, почему я в этом месте умолкаю.
Из чуткой, нежной, до болезненности нежной скромности, я умолкаю.
Не буду перечислять имена тех лиц, которые в последнее время мною заинте
ресовались и желали со мной познакомиться. Но если читатель вдумается в
истинные причины приезда славянской депутации, испанского инфанта и пр
езидента Фальера, то, может быть, моя скромная личность, упорно державшая
ся в тени, получит совершенно другое освещение…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52