– Кроме того, я не желаю, чтобы вы из-за меня плакали.– Блор, коктейль и сандвич для мисс Динни. Она не завтракала. Да, Блор, мистер и миссис Эдриен и мистер и миссис Майкл остаются обедать. И скажите Лауре, Блор, чтобы она отнесла мою ночную рубашку и прочее в синюю комнату для гостей. Мисс Динни ночует у нас. Ах, эта детвора!И леди Монт, слегка раскачиваясь, выплыла из комнаты в сопровождении своего дворецкого.– Какая она чудная, дядя!– Я этого никогда не отрицал, Динни.– Стоит мне её повидать, и на душе становится легче. Она когданибудь сердится?– Иногда собирается, но раньше чем успеет выйти из себя, уже перескакивает на другое.– Какое спасительное свойство!..Вечером за обедом Динни всё время прислушивалась, не упомянет ли её дядя о возвращении Уилфрида Дезерта. Он не упомянул.После обеда она подсела к Флёр, восхищаясь – как всегда чуточку недоуменно – своей родственницей, лицо и фигура которой были так прелестны, а глаза проницательны, которая держалась так мило и уверенно, не питала никаких иллюзий на собственный счёт и смотрела на Майкла сверху вниз и снизу вверх одновременно."Будь у меня муж, – думала Динни, – я была бы с ним не такой. Я смотрела бы ему прямо в глаза, как грешница на грешника".– Флёр, вы помните вашу свадьбу? – спросила она.– Помню, дорогая. Удручающая церемония.– Я видела сегодня вашего шафера.Круглые сверкающие белками глаза Флёр расширились.– Уилфрида? Неужели вы его помните?– Мне было тогда шестнадцать, и он привёл в трепет мои юные нервы.– Это, конечно, главная обязанность шафера. Ну, как он выглядит?– Очень смуглый и очень беспокойный.Флёр расхохоталась.– Он всегда был такой.Динни взглянула на неё и решила не терять времени.– Да, дядя Лоренс рассказывал мне, что он пытался внести беспокойство и в вашу жизнь.– Я даже не знала, что Барт это заметил, – удивилась Флёр.– Дядя Лоренс немножко волшебник, – пояснила Динни.– Уилфрид вёл себя примерно, – понизила голос Флёр, улыбаясь воспоминанию. – Уехал на Восток послушно, как ягнёнок.– Но не это же, надеюсь, удерживало его до сих пор на Востоке?– Разве корь может удержать вас навсегда в постели? Нет, ему просто там нравится. Наверно, обзавёлся гаремом.– Нет, – возразила Динни. – Он разборчив, или я ничего не понимаю в людях.– Совершенно верно, дорогая. Простите меня за дешёвый цинизм. Уилфрид – удивительнейший человек и очень милый. Майкл его любил. Но, – прибавила Флёр, неожиданно взглянув на Динни, – женщине любить его невозможно: это олицетворённый разлад. Одно время я довольно пристально изучала его, – так уж пришлось. Он неуловим. Страсть и комок нервов. Мягкосердечный и колючий. Неизвестно, верит ли во что-нибудь.– За исключением красоты и, может быть, правды, если он в состоянии их найти? – полувопросительно произнесла Динни.Ответ. Флёр оказался неожиданным.– Что ж, дорогая, все мы верим в них, когда видим вблизи. Беда в том, что их никогда вблизи не бывает, разве что… разве что они скрыты в нас самих. А последнее исключается, если человек в разладе с собой. Где вы его видели?– У памятника. Фошу.– А, вспоминаю! Он боготворил. Фоша. Бедный Уилфрид! Не везёт ему: контузия, стихи и семья – отец спрятался от жизни, мать, полуитальянка, убежала с другим. Поневоле будешь беспокойным. Самое лучшее в нём – глаза: возбуждают жалость и красивы – роковое сочетание. Ваши юные нервы не затрепетали снова?– Нет. Но мне было интересно, не затрепещут ли ваши, если я упомяну о нём.– Мои? Деточка, мне под тридцать, у меня двое детей и… – лицо Флёр потемнело, – мне сделали прививку. Я могла бы о ней рассказать только вам, Динни, но есть вещи, о которых не рассказывают.У себя в комнате наверху Динни, несколько обескураженная, погрузилась в чересчур вместительную ночную рубашку тёти Эм и подошла к камину, в котором, несмотря на её протесты, развели огонь. Она понимала, как нелепы её переживания – странная смесь застенчивости и пылкой смелости в предчувствии близких и неотвратимых поступков. Что с ней? Она встретила человека, который десять лет тому назад заставил её почувствовать себя дурочкой, человека, судя по всем отзывам, совершенно для неё неподходящего. Динни взяла зеркало и стала рассматривать своё лицо поверх вышивок чересчур вместительной ночной рубашки. То, что она видела, могло бы её удовлетворить, но не удовлетворяло.Такие лица приедаются, думала она. Всегда одно и то же боттичеллиевское выражение! Вздёрнутый нос,Цвет глаз голубой!Рыжая нимфа, в себя не верьИ зря не гордись собой! Он так привык к Востоку, к черным, томным глазам под чадрой, соблазнительным, скрытым одеждой формам, к женственности, тайне, белым, как жемчуга, зубам – см, в словаре статью "Гурия"! Динни показала зеркалу собственные зубы. На этот счёт она спокойна, – лучшие зубы в семье. И волосы у неё вовсе не рыжие: они, как любила выражаться мисс Бреддон, каштановые. Приятное слово! Жаль, что оно устарело. Разве разглядишь себя, когда на тебе покрытая вышивкой рубашка времён Виктории? Не забыть проделать это завтра перед ванной! Обрадует ли её то, что она увидит? Дай бог! Динни вздохнула, положила зеркало и легла в постель. III Уилфрид Дезерт все ещё сохранял за собой квартиру на Корк-стрит. Платил за неё лорд Маллиен, который пользовался ею в тех редких случаях, когда покидал своё сельское уединение. У пэра-отшельника было больше общего с младшим сыном, чем со старшим, членом парламента, хотя это ещё ничего не означало. Тем не менее встречи с Уилфридом он переносил не слишком болезненно. Но, как правило, в квартире обитал только Стэк, вестовой Уилфрида во время войны, питавший к нему ту сфинксообразную привязанность, которая долговечнее, чем любая словесно выраженная преданность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80