Он ринулся к живой изгороди, и девушка поняла, как ему не хватало зелени и простора. Деревенская собака! На минуту его деловитая радость отвлекла внимание девушки; затем мучительная и горькая боль вернулась снова. Динни позвала собаку и двинулась дальше. На первом из черрелских лугов сено ещё не скопнили, и девушка прилегла на него. Как только она попадёт домой, нужно будет следить за каждым словом и взглядом, без конца улыбаться и таиться! Ей отчаянно нужно хоть несколько минут передышки. Динни не плакала, а только приникла к усыпанной сеном земле, и солнце обжигало ей затылок. Она перевернулась на спину и посмотрела на небо. У неё не было никаких мыслей, – все растворилось в тоске об утраченном и невозвратимом. А над нею плыл сонный голос лета – гудение пчёл, одуревших от жары и мёда. Девушка скрестила руки и сдавила себе грудь, пытаясь заглушить сердечную боль. Если бы умереть здесь, сейчас, в разгар лета, под жужжание насекомых и пение жаворонков! Умереть и больше не испытывать боли! Динни долго лежала не шевелясь; наконец пёс подошёл к ней и лизнул в щёку. Пристыженная, она встала и стряхнула сено и травинки с платья и чулок.Она прошла мимо старого Кысмета, перебралась через узенький, как ниточка, ручей и проникла в давно сбросивший с себя весенние чары сад, где пахло крапивой и старыми деревьями; оттуда, миновав цветник, добралась до каменной террасы. Один цветок магнолии уже распустился, но девушка не посмела понюхать его из боязни, что лимонно-медовый запах разбередит её рану. Она подошла к балконной двери и заглянула внутрь.Её мать сидела с таким лицом, которое бывало у неё, по выражениюДинни, "в ожидании отца". Отец её стоял с таким лицом, которое бывало у него "в ожидании мамы". Джин выглядела так, словно из-за угла вот-вот появится её детёныш."И этот детёныш – я", – подумала Динни, перешагнула через порог и попросила:– Мамочка, можно мне чаю? Вечером, когда все уже пожелали друг другу спокойной ночи, она снова спустилась вниз и вошла в кабинет генерала. Он сидел за письменным столом, держа карандаш и, видимо, обдумывая то, что написал. Девушка подкралась к отцу и прочла через его плечо: "Продаются лошади:1) Жеребец – гнедой, рост пятнадцать три четверти, десять лет, здоровый, красивый, выносливый, хорошо берёт препятствия.2) Кобыла – чалая, рост пятнадцать с четвертью, девять лет, послушная, годится под дамское седло, хорошо берёт препятствия, отличная резвость.Обращаться к владельцу, Кондафорд, Оскфордшир".
– М-м! – промычал сэр Конуэй и вычеркнул слова "отличная резвость".Динни нагнулась и выхватила листок.Генерал вздрогнул и повернул голову.– Нет! – отчеканила Динни и разорвала объявление.– Что ты! Нельзя же так! Я столько над ним просидел.– Нет, папа, лошадей продать невозможно. Ты же без них пропадёшь!– Я должен их продать, Динни.– Слышала. Мама мне сказала. Но в этом нет необходимости. Случайно мне досталась куча денег.И девушка выложила на письменный стол отца так долго хранимые ею кредитки.Генерал поднялся.– Ни в коем случае! – запротестовал он. – Это очень благородно с твоей стороны, Динни, но ни в коем случае!– Ты не имеешь права отказываться, папа. Позволь и мне сделать чтонибудь для Кондафорда. Мне их девать некуда, а тут как раз три сотни, которые, по словам мамы, тебе и нужны.– Как некуда девать? Вздор, дорогая! Их тебе хватит на хорошее длительное путешествие.– Не надо мне хорошего длительного путешествия! Я хочу остаться дома и помочь вам обоим.Генерал пристально посмотрел ей в лицо.– Мне стыдно их брать, – сознался он. – Я сам виноват, что не справился.– Папа! Ты же никогда ничего на себя не тратишь!– Просто не знаю, как это получается, – там мелочь, здесь мелочь, а глядишь, деньги и разошлись.– Мы с тобой во всём разберёмся и посмотрим, без чего можно обойтись.– Самое ужасное, что в запасе ничего нет и все расходы приходится покрывать только за счёт поступлений. Страховка стоит дорого, государственные и местные налоги растут, а доходы падают.– Я понимаю, это ужасно. Может быть, нам стоит разводить что-нибудь на продажу?– Чтобы начать дело, нужны деньги. Конечно, в Лондоне, Челтенхеме или за границей мы прожили бы безбедно. Вся беда – поместье и прислуга.– Бросить Кондафорд? О нет! Кроме того, кому он нужен? Несмотря на твои усилия, мы здесь все равно отстали от века.– Конечно, отстали.– Мы никому не можем предложить, не краснея, это "уютное гнёздышко". Люди не обязаны платить за чужих предков.Генерал отвёл глаза:– Честно скажу. Динни, я устал от бесконечной ответственности. Я терпеть не могу думать о деньгах, подкручивать гайку то здесь, то там и ломать себе голову, удастся ли свести концы с концами. Но ты же сама сказала – продажа исключается. Сдать? А кто снимет? Кондафорд не превратишь в школу для мальчиков, сельский клуб или психиатрическую лечебницу. А на что ещё в наше время годится загородный дом? Твой дядя Лайонел единственный из нас, у кого есть деньги. Может быть, он купит его, чтобы проводить здесь конец недели?– Нет, папа, нет! Будем держаться за Кондафорд. Я уверена, как-нибудь извернёмся. Давай я займусь подкручиванием гаек. А пока что ты должен взять вот это. Начало будет хорошее.– Динни, я…– Сделай мне удовольствие, дорогой! Генерал притянул дочь к себе.– А тут ещё эта история с тобой! – шепнул он, целуя её волосы. – Видит бог, я…Девушка замотала головой:– Я выйду на минутку. Просто поброжу. На улице так хорошо, тепло…Динни накинула на шею шарф и вышла в сад.Последние лучи долгого дня уже погасли на горизонте, но было ещё тепло, потому что роса не выпала и в воздухе не тянуло ветерком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80