В таких случаях мне страшно не меньше, чем всякому другому. Разница только в том, что я больше не позволяю страху парализовать меня. Я уже побывала на дне, спасибо моему братцу, спасибо моему дружку-сутенеру Робу, спасибо клиентам с их жестокими и грязными забавами и уличным подонкам – всем любителям испробовать силу на том, кто послабее.
Теперь я умею не отступать перед ними, встречать лицом к лицу, потому что… ну что они мне сделают, чего еще не сделали? Убить могут, но смерти я не боюсь. В моей жизни были времена, когда смерть казалась светлым обетованием.
Да, теперь я не отступаю перед ними, ни перед кем, потому что это было бы началом долгого спуска на дно, а я никогда туда не вернусь. Приступы паники мешают мне общаться только с нормальными людьми, и причина их – стыд за то, кем и чем я когда-то была. С этим мне не совладать, как бы я ни старалась.
Думаю, больше всего меня пугает мысль, что все могло сложиться иначе. Если бы Лу не наткнулся на меня. Если бы Анжела не уговорила меня принять участие в ее программе. Если бы профессор не стал моим спонсором. Если бы Венди не вытащила меня из толпы первокурсников и не помогла пройти регистрацию. Если бы Софи не пришла мне на помощь в первый день.
Я сама выбрала, кем хочу стать, но я бы не справилась без помощи таких людей, как они.
Когда Лу меня нашел, я уже даже забыла, что существует выбор. Но мне повезло. Мне помогли выбраться из темноты. И я решила не возвращаться туда. Это мой выбор. Он привел к другим выборам в моей жизни. Не пятиться. Помогать всем, кому сумею. Отыскивать красоту в самых невероятных местах и показывать ее миру. Вот почему я рисую то, что рисую. Вот почему работаю добровольцем, сколько могу. Вот почему ищу в людях хорошее.
Я не пытаюсь выставить себя в лучшем свете. Просто объясняю, почему могу показаться бесстрашной. Почему стараюсь помогать людям. Я сказала, что сделала выбор, но, говоря по правде, тут у меня выбора не было. Поступать иначе или быть иной означало бы превратиться в такую же дрянь и чудовище, как те, кто втаптывал меня в грязь и не давал подняться. Каждый прожитый мною день, каждая моя улыбка, оказанная кому-то помощь, доброе слово, картина – все это вырвано мною у них. Ни одного из этих дней они не получат.
Но иногда надо стоять насмерть, а иногда – бежать со всех ног. Здесь, посреди безлюдья, нет ни единого шанса справиться с бандой подонков, скорее всего пьяных, наверняка вооруженных и готовых на любую подлость.
Здесь, среди холмов, все по-другому. Полицейские не стоят на каждом углу. Не к кому обратиться. Все зависит от твоей репутации. Кто ты есть, с кем знаком. Если ты из определенной семьи, части города, компании – никто не станет к тебе цепляться. Но если у тебя нет связей, ты – законная добыча.
Пока дозовешься полицию – а звать ее тебе придется самому, если ты будешь еще в состоянии добраться до телефона, – все будет уже кончено, так или иначе.
Я не говорю, что здесь все такие. Далеко не все. Но если попадешься таким в пустынном месте…
Мы уже почти у самого леса. Среди деревьев я сумею сбить их со следа, если им придет в голову за нами гоняться. Но в лесу другие трудности. Здесь легко заблудиться – легче, чем вы думаете.
Они продолжают стрелять. Я различаю выстрелы разных стволов, но не могу определить, два их или три. Некоторые пули пролетают ближе, чем мне хотелось бы. Шутка. Любая пуля, выпущенная в вашу сторону, пролетает слишком близко.
Но мы уже за деревьями. Пуля ударяет в ствол сосны слева от меня, как раз между мной и Джорди. Рикошетит, осыпав нас чешуйками коры. Щепка ударяет меня по затылку, и на мгновение я думаю, что это пуля. Когда осознаю свою ошибку, ноги у меня уже подкосились, и я растягиваюсь на земле, ударившись в падении о дерево. Джорди тут же разворачивается, подбегает ко мне и наклоняется. Никогда не видела его таким бледным. Он смотрит на меня, на поле, снова на меня…
– Как ты? – спрашивает он. – Куда тебе попало?
У меня ссадина на плече от столкновения с шершавым стволом, и дух из меня вышибло, но в целом я в порядке.
– Ты их… видишь? – спрашиваю я, когда удается сделать вдох, и сажусь.
Он снова выглядывает из-за деревьев, начинает качать головой и тут же замирает. Я прослеживаю его взгляд и вижу их – еще на поле и довольно далеко, но это только пока. Они, кажется, спорят. Мы слышим голоса, но слов не разобрать. Я хватаюсь за ближайший куст и пробую подняться. Джорди подхватывает меня под руку.
– Если они решат идти дальше, – говорю я, – придется прятаться.
Он кивает:
– Откуда ты знала, что они будут стрелять?
– Я знала, что могут, – поясняю я. – Только и всего. Решила, что лучше перестраховаться, чем потом жалеть.
Он качает головой:
– Слышал все эти истории про озверевших навозных жуков, но такое…
– Не говори так, – останавливаю его я. – Эти – просто говнюки. Большинство местных… ну, им не понравятся твои длинные волосы, но они оставят свои чувства при себе.
– Я только…
– Понимаю. Но обзывать их навозными жуками – все равно что говорить «синие воротнички». Как будто есть что-то дурное в том, что люди целыми днями трудятся на земле или не носят белой рубашечки с галстуком, потому что работают в гараже или на фабрике. Меня такое бесит.
– Но ты же сама мне говорила, что росла «белой швалью»…
Я улыбаюсь:
– Когда говоришь о себе – другое дело. Кроме того, мы и были «белой швалью».
Он хочет ответить на улыбку, но тут мы замечаем на поле какое-то движение. Видимо, тот, кто предлагал вернуться к машине, проиграл спор.
– Идем! – Я хватаю Джорди за руку. – Надо забраться поглубже. Только держись рядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165