– Как же! – сказала я ей.
– Он, конечно, сам не понимает, – не сдавалась она. – Это подсознательное. Но я-то вижу.
– Ну да, недаром же в тебе кровь эльфов!
Она надулась:
– Нет. Просто у меня есть глаза, чтобы видеть, и я вас обоих прекрасно знаю.
Но тогда я ее не послушала, а теперь я – Сломанная Девочка, а у него новая жизнь с Таней, так что уже поздно.
Утром мы завтракаем остатками фасоли, зачерпывая ее последними чипсинами. Слишком поздно соображаем, что на обед ничего не оставили. Консервы нам открыть нечем, а прихватывать консервный нож из хижины – нечестно. У моего ножичка лезвие тонковато для такой работы, а у Джорди и вовсе ножа нет, но мы все же забираем банку тушенки и еще одну с фасолью в расчете на то, что, хорошенько проголодавшись, придумаем, как открыть.
Оставляем еще денег за съеденные припасы и собираем перед выходом порядочную груду хвороста. В поисках растопки натыкаемся позади хижины на ручеек, умываемся и споласкиваем пыльные банки. Мне удается выдрать из волос почти всю смолу, хотя горячая вода с шампунем не помешала бы. И вот мы снова топаем по лесу.
Сегодня небо хмурое и похолодало, но для пешей прогулки это даже приятнее – только вот под деревьями полно комарья. Должно быть, видя сумрачное небо, они перепутали время и решили, что пора ужинать. Впрочем, их все-таки поменьше, чем вчера, и на быстром ходу они не слишком досаждают. Однако Джорди отмахивается без передышки. Хорошо, что на вчерашней сосне комаров не оказалось, а то бы он, пожалуй, свалился с нее.
От охотничьего лагеря ведет более протоптанная тропа, и примерно через час высокие сосны сменяются кедрачом, осинами, березами и каким-то незнакомым кустарником. Затем нам попадается площадка, где хозяева лагеря, видимо, оставляли машину, и отсюда ведет уже наезженная дорожка, а между колеями – ровная травянистая полоска.
Мы шагаем по ней минут двадцать и выходим к воротцам, перегораживающим выезд на гравийную дорогу. Джорди радостно ухмыляется.
– Вот и не заблудились, – говорит он мне.
– В лесу – точно.
– Ну, я в восхищении. Случись мне искать дорогу, мы бы и сейчас ходили кругами. Кроме шуток, думаю, у тебя в головке компас.
Я изображаю реверанс.
– Всего лишь один из моих талантов, добрый господин.
Я перелезаю через ворота и принимаю у Джорди скрипку. Он перебирается ко мне, и мы оглядываем дорогу в обе стороны. Небо совсем нахмурилось, где солнце – не различишь, но я чувствую, что меня тянет вправо. У меня в самом деле есть способность находить дорогу даже в незнакомых местах.
– Нам туда, – говорю я.
Джорди усмехается:
– Именно это я и хотел сказать.
– Не сомневаюсь! – хмыкаю я, возвращая ему скрипку. – Ты есть хочешь?
– Немножко.
– Достаточно, чтобы попытаться взломать жестянку?
– Пока нет.
Я направляюсь по дороге, держась левой обочины.
– Только если услышим машину… – начинаю я.
– Перепрыгну через обочину и скроюсь в лесу, не успеешь ты пропеть «Черт священника унес».
Я смеюсь:
– Долго придется ждать, пока я вспомню слова. Через час начинает моросить дождь, но нам он нипочем. Мы и прежде были друзьями, а теперь, сломав барьеры, чувствуем, что эта близость останется навсегда. Вернемся в Ньюфорд – уговорю Софи с Венди повысить Джорди в чине: от сына полка до почетного члена общества.
Джорди вытаскивает из рюкзака жакет и куртку и предлагает мне на выбор. Я выбираю жакет, а он натягивает куртку. Волосы у нас слиплись и висят влажными прядями, на лицах – слой туманной измороси, но мы бодро шагаем дальше, пока с очередной вершины не видим под собой окраины Тисона. В сотне ярдов впереди гравийная дорога смыкается с асфальтированной, но нам она уже не нужна. Теперь я точно знаю, где мы. Прямо под нами – Козлиный Рай, задворки Тисона, отданные во владение «белой швали». Я здесь выросла. Я знаю все дорожки через лес и поля.
– У тебя все хорошо? – спрашивает Джорди.
Я оборачиваюсь к нему, потом оглядываюсь назад на дорогу. Мне трудно описать нахлынувшую на меня мешанину чувств, но ни к одному из них не подходит слово «хорошо».
– Не очень, – признаюсь я. Раньше ни за что не призналась бы. – Но раз уж мы забрались так далеко, можем дойти до конца.
Он ничего не говорит – просто опускает руку мне на плечо и легонько пожимает. Я отвечаю ему бледной улыбкой, и мы начинаем спускаться.
Тисон, июнь
Я сама не знаю, чего ждала. Наверное, что все будет таким, как прежде. Но, конечно, ничего не осталось таким же, да и не могло остаться.
Первый намек я получаю, когда мы выходим на поле за нашим домом, и я вижу, что моего старого дерева больше нет. Все, что осталось от дряхлого доброго чудища, – обгорелый почерневший пень, да и тот прогнил и захвачен поганками и муравьями. Я вспоминаю, как еще совсем маленькой выбиралась из дому, если мне нужна была передышка – хоть днем, хоть ночью, – и просто валялась под ним, разглядывая его крону.
Все его жильцы были моими знакомыми. Мотыльки, спящие весь день, почти сливаясь с корой, и цепочка муравьев, марширующих вверх и вниз по стволу. Рыжие белки и бурундуки – вечные соперники. Старая ворона, каждый вечер залетавшая погостить, и сойки, сердито вопившие при моем приближении. Зяблики и воробьи перепархивали с ветки на ветку, а иногда с нижней ветви на меня поглядывал енот.
Я следила за их приключениями, как иные следят за судьбами героев мыльных опер, и сочиняла истории, объяснявшие, почему они делают то, что делают. А ночью я видела сквозь его листву звезды и внушала себе, что это эльфы или хотя бы огоньки духов.
В незапамятные времена какой-то фермер расчистил это поле под пастбище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165