Он изо всех сил заставлял себя не обращать внимания и лезть
дальше, но его сосредоточенность, способность забыть обо всем, она... нет,
не рассыпалась вдребезги; он еще получал удовольствие от того, что делает.
Но он осознавал и все вокруг, вот что огорчало.
Ночью, после совсем невзыскательного ужина, чуть приправленного
куркумовым корнем и съеденного соло, "без ансамбля", он никак не мог
уснуть. По ту сторону пруда виднелись слабые сполохи огня в лагере бхоров.
Видимо, они нашли сушняка и развели худосочный костерок. Он почти слышал
едва доносившиеся голоса. Почти слышал - или это казалось? - хрустальные
переливы смеха.
Стэн шепотом выругался. Порылся в рюкзаке и вытащил бутылку. Затем
надел ботинки и побрел в обход пруда на огонь. У костра гадали только
четверо стражей его драгоценной особы. Он прислонил бутылку к дереву и
вошел в круг света. Синд и бхор выступили из темноты и опустили оружие.
- Что-нибудь не в порядке? - отчеканила, будто выстрелила, Синд;
глаза ее настороженно заскользили по темным кустам вокруг.
- Э-э... нет. Я... просто что-то не спится. Я подумал... если не
помешаю...
Они с радостью приняли Стэна у костра и вежливо отпили по глоточку
"скотча" императорского синтеза и разлива из бутылки, которую принес Стэн.
Потом хозяева решили, что не будет нарушением дисциплины, если они
пороются в своих припасах. Там совершенно случайно оказался стрегг. Вечный
Император как-то сказал, что стрегг в три раза лучше "белой лошади"
(непонятно, что он имел в виду), так же, как "белая лошадь" в три раза
лучше материнского молока.
Долго ли, коротко ли, Стэн со своими телохранителями отдохнули
изрядно. Тишину альпийского луга то и дело нарушали выкрики наподобие "За
замерзшую задницу моего папы!" и другие бхорские тосты. Кульминация
вечеринки наступила, когда трое бхоров забросили Стэна в пруд.
Стэн проснулся ранним утром в совершенном смятении. Оценив
серьезность своего положения, он почувствовал себя совсем плохо. Он был в
лагере бхоров. Голова Стэна покоилась на лодыжке одного из них, а его
живот служил подушкой для другого. Прислушавшись к себе и окружающему, он
осознал, что уже который час его атакуют нестерпимо смертельные молекулы
холодного горного воздуха, вонзаясь в каждую клеточку похмельного
организма.
В лагерь вошли, кривобоко скукожась, Синд и бхор.
- Просыпайтесь, вы, бурдюки с яйцами, - запинающимся языком
произнесла Синд. - Вторая смена! Боже, как я замерзла.
- Не могла бы ты мерзнуть не так громко, - ноющим тоном подал голос
Стэн. Он нашарил бутылку с "шотландцем", которая так и осталась недопитой,
и попытался сделать глоток. Нет. Жидкость "не приживалась"; желудок Стэна
попытался убежать на дальний утес.
Стэн поднялся на ноги. Болели ступни.
- О Боже, я умираю.
- Делайте это потише, адмирал, если вас не затруднит.
Реплика нахальная. По уставу, Стэн должен был сейчас доказать свою
способность командовать - послать, например, всех в пятикилометровую
пробежку или повелеть сделать что-либо наподобие, столь же
героически-адмиральское.
Вместо этого он стянул с себя комбинезон и - проклятые приличия! -
вошел в пруд и бродил там, пока холод не подсказал ему, что злобные
молекулы больше не станут нападать. Тоща он натянул на мокрое тело комби и
решил съесть чего-нибудь.
В тот день обошлось без восхождений.
С этого момента "отдых и поправка" адмирала Стэна пошли совсем
по-другому, не так, как он планировал. Один из бхоров спросил его насчет
скалолазания, и Стэн показал ему пару приемов на ближайшей скальной
стенке. Синд уже проходила базовый курс скалолазания раньше, только это
называлось "курс восхождения по наружной стороне сооружений".
Так и пошло. Лазание целый день; дважды он просто ходил по
близлежащим предгорьям. Вечером все ели в компании. Палатка Стэна
перебралась в лагерь охраны.
Стэн проводил много времени, беседуя с Синд. С ней было легко
разговаривать. Стэн подумал, что это, наверное, в некотором роде нарушение
субординации. "Чьей субординации? - спрашивал он себя. - Ты теперь никакой
не адмирал, говоря строго формально. Да и хотел бы ты им оставаться?"
Он пытался заставить Синд, чтобы та перестала обращаться к нему по
званию и выбросила это изобилие "сэров", которыми она пересыпала свою
речь. Рассказывал ей о дьявольском мире заводов, где он вырос. Кратко
упомянул о семье. Говорил об Алексе Килгуре, о многолетних совместных их
похождениях. О войне он молчал.
Вначале Синд растерялась. Перед нею была такая возможность поучиться
у величайшего воина, мировой знаменитости; и вдруг она обнаруживает, что
слушает его басни о странных существах, с которыми он встречался,
человекоподобных и не очень, одних дружественных, а других - совсем
наоборот. И в этих рассказах не текли реки крови.
Много, много раз альпийский лужок слушал звенящие переливы ее
хрустального смеха.
Синд рассказывала о том, каково расти дочерью секты воинов,
исповедующей религию джихада - священной битвы, религию, не просто
изуродованную войной, но такую, где сами боги - убийцы и выродки. Ей
казалось естественным тяготение к бхорам.
- А может, я просто перешла от поисков одного убежища веры, - она
использовала таламейнское слово, - к поискам другого?
Стэн поднял бровь. Так это или не так, но ее речи звучали очень
замысловато для столь юной особы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117