– Это было сто лет назад.
Бармен улыбнулся. Я уже знал, что его зовут Джефф. Но ничего больше мне о нем узнать не удалось, хотя я заходил в паб каждый день. Я прикинул, что он где-то моего возраста. Его окружала та же аура изумления и потрепанности жизнью. Я решил, что именно это нас так быстро сблизило.
Я сел на мой жесткий стул, он принес мне кофе и спросил:
– Ничего, если я с тобой посижу?
Я удивился. Наши отношения до сих пор основывались на том, что мы дружески избегали друг друга. Я ответил:
– Конечно.
– Как бета-блокатеры?
– Не пью.
Он кивнул, что-то взвесил в уме и спросил:
– Хочешь, чтобы я сказал тебе правду, или мне продолжать тебе подыгрывать?
– Что?
– Это цитата из Тома Уэйтса.
– Тоже не чурался стакана.
Он провел пальцами по волосам и сказал:
– Я редко схожусь с людьми. Я уже привык. Меня бросила жена, заявила, что я слишком самодостаточный.
Я понятия не имел, куда приведет этот разговор. Но я ирландец, я знаю, как это бывает. Словесный обмен. Ты рассказываешь что-то про себя, в ответ получаешь откровение. Так шаг за шагом. И в результате возникает дружба… Или не возникает.
Разговорное кружево.
Начал я:
– Мне с друзьями не слишком везло. Двух своих лучших друзей я недавно похоронил. Не знаю, что они от меня получили, кроме дешевых венков на их могилах. Да еще пары теплых носков.
Он кивнул.
– Пойду принесу кофе. – Когда он вернулся и подкрепился кофеином, то сказал: – Я немного про тебя знаю. Не то чтобы расспрашивал. Но я ведь бармен, много приходится слышать. Я знаю, ты помог разобраться с этим делом о самоубийствах. Что ты был легавым. Поговаривают, ты мужик крутой.
Я печально рассмеялся, и он продолжил:
– А я… работал когда-то в рок группе. Когда-нибудь слышал про «Металл»?
– «Тяжелый металл»?
– И это тоже, но наша группа называлась «Металл». В конце семидесятых мы были очень популярны в Германии. Именно так мне удалось купить это заведение.
– Ты все еще играешь?
– Господи, нет. Я и тогда не играл. Писал тексты песен. И должен тебе сказать, головой можно биться и без поэзии. А у меня две страсти – поэзия и мотоциклы.
– Думается, в этом есть своя логика.
– Не просто мотоциклы. Только «харлей». Мой – с мягким задом, сделан на заказ.
Я кивнул, как будто что-то понял. На самом деле не имел понятия, о чем он говорит. Он продолжил:
– Беда в том, для них жутко трудно доставать запасные части. И как все, что чистых кровей, он постоянно ломается.
Если я и дальше буду так энергично кивать, это превратится в привычку.
Он встал. Честно говоря, я завидовал ему. Мне тоже хотелось бы иметь какую-нибудь страсть. Он сказал:
– Насчет поэзии. Она-то не ломается. Наверху у меня есть гиганты поэзии… знаешь, кто?
Какого черта?! Вряд ли я тут опозорюсь.
Я сказал:
Йитс,
Вордсворт.
Он покачал головой:
Рильке,
Лоуэлл,
Бодлер,
Макнис.
Потом посмотрел прямо на меня.
– Во всем этом есть смысл, и, видит Бог, я сумел до него докопаться. – Он протянул мне пачку бумаг. – Среди нас есть поэты. Эти стихи написаны жителями этого города, Голуэя. Например, Фред Джонсон… Короче, я подумал, они помогут тебе пережить смерть твоих друзей.
– Большое спасибо.
– Не читай их сейчас. Выбери спокойную минутку, увидишь, как легко будет читаться. – И он ушел, вернулся к своим барменским делам.
Часовой сообщил:
– Я читал про тебя в газете.
???
Он мог сказать, что это несправедливо, но повторял это уже миллион раз за свою жизнь. И, не взирая на правду, мысль уже давно не казалась убедительной.
Т. Джефферсон Паркер. «Голубой час»
Выдалась целая неделя превосходной погоды. Солнце светило с раннего утра до позднего вечера. Город сошел с ума. Все побросали работу, чтобы погреться под лучами солнца. Никаких опасений по поводу рака кожи.
На каждом углу продавали мороженое. Легкое пиво всех сортов. Хуже того, мужчины ходили в шортах! На ногах – носки и сандалии. Поистине одно из самых ужасных зрелищ нашего века!
Я не люблю загорать.
Я счастлив, что нет дождя, а все остальное для меня – перебор. Я не доверяю хорошей погоде. Она заставляет тебя томиться. По всему, что не длится долго.
Я сидел в тени на Эйр-сквер. Наблюдал за девчонками с уже покрасневшей кожей. Завтра появятся волдыри. Услышал свое имя… и увидел святого отца Малачи. В цивильной одежде, легких брюках и белой футболке. Спросил:
– Выходной?
– Правда, жуткая жара?
Разумеется, «жуткая» – понятие двусмысленное: то ли жуткая, потому что хорошая, то ли жуткая, потому что плохая. Никто никогда не переспрашивает. Считается, вы должны сообразить сами.
Я не спросил.
Он сказал:
– Тебя трудно найти.
– Зависит от того, кто ищет.
– Я вчера был на пляже. Бог мой, ну и народу! Хорошо поплавал. Знаешь, кого я видел?
– Малачи, я спокойно могу сказать, что не имею ни малейшего понятия.
– Твоего друга… Саттона.
– Да?
– Уверенный такой субъект.
– Он не любит священников.
– Ну, он ведь северянин! Я остановился, чтобы поздороваться, спросил, не окунался ли он.
Я невольно засмеялся.
Малачи продолжил:
– Он сказал, что не умеет плавать, представляешь?
Проходившая мимо женщина сказала:
– Да благословит вас Господь, святой отец!
Он продолжил:
– Мне пора, через час служба.
– Надо же, какой у нас Господь требовательный.
Он с огорчением взглянул на меня и сказал:
– В тебе никогда не было почтения к Богу, Джек.
– Что ты, было. Просто мы с тобой относимся с почтением к разным вещам.
Он ушел. Возможно, это игра света, но мне показалось, что тень стала меньше.
???
По пути на кладбище я проходил мимо новой гостиницы. Надо же, настоящее стратегическое планирование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43