Очень способный мелиоратор этот Артем Прохорович, сын старого друга домлы. Приехал в кишлак на траур по Гульсаре-ая. Надо же, при жизни ее только беды сыпались на голову мужа, а теперь, после смерти ее, пришла вдруг хорошая весть. Оказывается, докладная записка домлы в правительство «О комплексном решении проблемы переброски сибирских рек и обновлении оросительных систем республик Средней Азии» заинтересовала министерство. Вот почему Артем Поликарпов и попросил ускорить работу именно над этим. Через несколько дней прислал лаборантку из отдела водного баланса с материалами, которые запросил домла.
Нормурад Шамурадович вспомнил разговор с Поликарповым и усмехнулся. Всегда было так: пока не нажмут сверху или не заставит сама жизнь, не очень-то прислушиваются к разумным советам. А уж как давно твердит он — ив выступлениях, и в статьях с подробными расчетами — все об одном и том же: об огромной экономии воды,
которую дадут обновление и техническое переоснащение устаревших оросительных систем. А какие резервы имеются в действующей системе гидротехнических сооружений! Хотя бы Чардарьинское водохранилище. Сливные отверстия в его плотине пропускают до тысячи восьмисот кубометров воды в секунду. А куда идет эта вода? Почему бы не использовать ее разумно? То же и с Сырдарьей. Паводок здесь в иной год дает до шести тысяч кубометров в секунду. Опять вопрос — куда девается эта вода? Попусту сбрасывается в Арнасайскую впадину, и там уже образовалось огромное соленое озеро! Почти то же самое произошло и в Туркмении. Грунтовые воды двух областей — Хорезмской и Ташаузской — создали Сарыкамышское озеро. И тоже соленое. А ведь стоило провести отводной канал в одном случае, а в другом — сбросить дренажные воды в Амударью ниже по течению, стало бы легче тому же Аралу!..
Домла поднялся. Заныла спина, и голова стала не та, гудит. Шаркая тряпичными шлепанцами, вышел из дома.
Громадный, заросший деревьями двор все еще тонул в полутьме, но кишлак уже просыпался: в соседнем саду слышался плач ребенка, с разных сторон доносилось мычание коров, блеяние овец и ягнят.
Домла открыл калитку, выглянул на улицу. Там было безлюдно, тихо. Но что это? Кто там пристроился на супе — глиняной лавке — у ворот? Спит себе, укрывшись стеганым чапаном, а под голову сунул новую вельветовую шляпу.
Пожав плечами, домла осторожно тронул спящего:
— Кто это по ночам сторожит мой дом?
Человек будто только и ждал его прикосновения, вскочил тут же — маленький, тощенький. Стоял, ощерив беззубый рот, прищурив красные глаза.
— Это ты, Кудратходжа?!
— Хвала твоей памяти — узнал! — Кудратходжа насадил на голову свою вельветовую шляпу, довольно осклабился.— Вечером пришел, хотел прочитать молитву по твоей старушке, да вижу — на воротах замок с лошадиную голову...
Домла не знал, как и быть. Пригласить Кудратходжу в дом — начнет морочить голову, «философствовать». Не пригласить нельзя — нарушишь обычай, нехорошо.
— Ну, раз пришел на фатиху, заходи...
— А не рассердишься, если прочту Коран? Ты, помню, не верил в аллаха.
Домла угрюмо взглянул на плюгавенького человека — тот явно паясничал и все еще щерил беззубый рот.
— Послушай, Кудратходжа! У меня нет ни времени, ни охоты болтать с тобой. Хочешь — заходи, не хочешь — иди на все четыре стороны.
— А ты хоть и профисор теперь, но, как я вижу, все тот же грубиян. Что ж, зайду ради памяти покойной Гульсары-биби. Добрая была женщина, не то что ты! О, голова трещит! Найди хоть каплю вина, профисор! Да вон у тебя же есть...
На полу террасы стояла недопитая бутылка водки, забыли рабочие,
которые ремонтировали дом для Нормурада. Рядом на подносе — в зачерствелая лепешка, сухой сыр, расклеванная птицами кисть винограда.
Кудратходжа дрожащими руками вцепился в бутылку, запрокинул голову и начал пить прямо из горлышка.
Брезгливо наблюдал Нормурад-ата за судорожными, жадными глотками ходжи. Неожиданно всплыла в памяти совсем иная, далекая картина. И с чего это вдруг неприятно засосало под сердцем?..
Стоял холодный осенний день. Кажется, девятьсот двадцать восьмого года. На базарной площади у знаменитой куполовидной мечети собрался весь кишлак — смотрели, как будут отправлять на выселенке баев и кулаков.
Среди тех, кто стоял, погрузив пожитки — мешки и хурджуны — на арбы, и ожидал команды, был и Кудратходжа. Сухощавый, статный, в тяжелой шубе из лисьих шкур. На голове дорогой бобровый тельпек — ушанка, на ногах — новые хромовые сапоги. Кудратходжа стоял чуть в стороне. Не горевал, не плакал, подобно другим, не показывал слабости перед родственниками — они притащились на площадь, еле поборов страх. Стоял — грудь колесом, черные усы вызывающе закручены, казалось, собрался не в изгнание, а в долгожданное путешествие. Гневно щурясь, играя желваками, оглядывал стоящую перед ним толпу, кольцо конных милиционеров вокруг площади, активистов кишлака. Среди них был и Нормурад. В гордом, злом взгляде Кудратходжи читалось: «Погодите, еще посмотрим! До конца еще далеко...»
Внезапно базарную площадь рассек горький пронзительный вопль. Толпа качнулась, в образовавшийся проход кинулась молодая женщина. В каком она была виде! Иссиня-черные волосы распустились и упали до самых щиколоток, паранджа сползла набок, чачвана — покрывала — и вовсе не было на голове. Омытое слезами открытое лицо было прекрасно. Она птицей подлетела к Кудратходже, повисла на его шее.
Эта молодая женщина с ясным, как солнце, ликом, чуть ли не до пят обвитая бархатно-черными волосами, была Айниса!
За год до тех событий Кудратходжа отнял ее вместе с трехлетней дочкой у одного бедняка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102