Алия умолкла, упрашивала его, шептала о чем-то... Наконец сын сдался — шаги затихли.
Домла долго стоял, держась за ручку двери. Покоя на душе опять не было, снова все перемешалось, перепуталось.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Алия с трудом успокоила Хайдара, уговорила — заснул наконец. Теперь лежала с открытыми глазами, сон не шел к ней. Когда последний раз плакал ее сын? Грудным младенцем? Плакал и позднее, мальчиком. Не часто, но бывало такое, расплачется от обиды, от мальчишечьего горя. И вот мужчиной стал — и снова плачет. Сын, который давно уже отмахивается даже от поцелуя матери. А как тяжело матери смотреть на муки взрослого дитяти, особенно если не знает, отчего они. Конечно, пришел он сегодня навеселе. Толком ничего не рассказывает. Но чует сердце: нависла над головой сына беда. Да и не только сына — над всей семьей маячит недоброе. Ссора на защите, неожиданная смерть бедной старушки, нелады между Хайдаром и будущей невесткой, мелочные, но пугающие душу пересуды о муже. Одно к одному...
Раньше в их семье все было проще. Начнет что беспокоить, Алия тут же поделится с мужем, и муж со вниманием прислушивался к ее словам. Сразу после института она пошла учительницей в школу. Директором там был Атакузы. Самый молодой в районе и самый деловитый директор — такая о нем шла слава. И как легко всем работалось с ним! Что бы он ни делал: вел ли в классе урок, хлопотал ли вокруг новых школьных построек, расширял ли школьный сад,— за все принимался весело, работал от всей души. Сам таскал кирпич, месил глину, рыл землю, и, конечно, никто не мог уже стоять в стороне — сообща брались за дело. Любили и уважали директора за открытый нрав И потом, когда избрали председателем, остался таким же. За дело взялся горячо, по неделям, а то и месяцам не показывался дома — пропадал в горах, на пастбищах, ночевал где придется. Домой приезжал обросший, кожа да кости, лицо черное, как чугун. Зато какой ласковый, озорной, веселый; не было человека счастливей, чем он. Играл, дурачился с детьми, сам, как ребенок, смеялся и проказничал. А ночью проснется, бывало, разбудит Алию и до рассвета все рассказывает, рассказывает о своих делах. И никаких тайн, никаких секретов от нее. А то и так случалось: заявится среди ночи и с порога:
— Поднимайся, Алия! Надо съездить тут к одним.
— В такой поздний час? Кто же это нас ждет не дождется?
. — Понимаешь, какое дело... Есть один парень, поливальщиком работает. Обидел я его! Поедем, извинения попросим...
— Вы, значит, обижаете, а извиняться — я?..
— Не ты, я сам повинюсь перед ним. Просто парень недавно женился, посидим вместе семьями, поговорим, смотришь — и отойдет у него от сердца. Что у тебя там есть? Винцо найдется? Ну и прекрасно. Захватывай все, и поехали!
В дом обиженного Алия входила первой. Заговаривала с хозяйкой. Но и Атакузы не стоял за углом, не боялся, что унизит себя извинением. А потом такой затевался искренний да задушевный разговор! Известно ведь — повинную голову меч не сечет. И расставались закадычными друзьями...
Бывало, идут Алия и Атакузы по кишлаку, а старики глаза утирают, говорят им вслед: «Пусть будут здоровы на наше счастье!»
Радость ли, беда у кого в кишлаке, Атакузы всегда там, первый. Не только веселье — умел разделить и горе. Случись где траур — Атакузы опоясывался по-старинному зеленым расшитым кушаком — белбагом, стоял у ворот покойного вместе с близкими и конечно же помогал всем, чем можно. Сколько раз Алия слышала, как говорили односельчане: «Дай бог, чтобы остался таким, не сглазили бы!» Алия на такие слова улыбалась, а глаза влажнели. Ночами, просыпаясь, целовала усталое, черное лицо мужа. Все-таки что-то таилось в нем незнакомое. Гладила жесткие, рано начавшие седеть волосы, задумывалась, просила у неба: «Пусть сбудутся слова людей, лишь бы не сглазили его!» Да вот не сберегла, сглазили.
Кажется, перемена началась, когда стал раисом укрупненного хозяйства Первый колхоз поднял и поставил, и к нему тут же присоединили второй — маломощный. Как вспоминает теперь Алия, именно тогда выступили в муже новые черты, которых она не знала раньше. Взгляд сделался орлино-суровым, и походка изменилась: начал ставить ноги твердо, упруго. Года два спустя прибавили еще и третий колхоз. В руках Атакузы оказалось огромное хозяйство. Пять с лишним тысяч человек жило теперь в кишлаке. Помнится, в том же году, осенью было дело, Атакузы пригнал машины с кирпичом и цементом, созвал людей крушить старую крепость. И начал возводить новый кишлак. Не кишлак — город! В газетах замелькали портреты раиса, гуртом нагрянули журналисты, телевизионщики... Да, да, началось, кажется, с этого... Правда, продолжал бывать на свадьбах и поминках. Стоял у ворот покойника, перепоясавшись белбагом. Но теперь не на все приглашения отвечал, ходил только к самым влиятельным в кишлаке людям — к «нужным».
Он по-прежнему не знал, что такое отдых, не давая покоя ни себе, ни Алии. Но не тянулся излить, как бывало, жене свою душу, не спешил поделиться сомнениями. Впрочем, это не пугало Алию. Ведь раис уже возмужал, стал одним из самых опытных, знающих руководителей, его уважали, с ним считались. И только когда однажды он поступил вразрез с указаниями районного руководства и молва о том дошла до ушей Алии, она тихонько намекнула мужу: не надо бы... Атакузы решительно отмахнулся: «Если нужно мое место, пусть забирают! Я и сам не знаю, как отвязаться от этой проклятой работы».
А уж как рос авторитет Атакузы в последние годы, особенно после того, как в позапрошлом году, в пустыне Сарсан-кум начал осваивать целинные земли! Член обкома, депутат облсовета!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102