Чтобы мы жалели подобных тебе баев и кулаков? Как бы ты сам поступил, если бы мы пощадили вас?
— Расстрелял бы! — выпалил Кудратходжа, и глаза его засверкали ненавистью и восторгом одновременно.— Я бы поставил тебя к стенке у той мечети, прижал бы ствол пятизарядки к твоей груди и спустил бы курок, не раздумывая!
Домла невольно похолодел — так страшно сверкнула ненависть в глазах ходжи. Заставил себя улыбнуться.
— Благодарю за откровенность. Но в твоих словах нет логики,
ходжа. Ты меня расстрелял бы, прижав к стене мечети, так почему же я должен был жалеть и гладить тебя по головке?
— Погоди! Не путай мою мысль! — Кудратходжа поднес было ко рту бутылку и тут же со злостью швырнул ее в сад. Пустая бутылка прохлестнула сквозь ветки яблони, разбилась вдребезги о стенку кухни.— Что я хотел тебе сказать? Да! Вижу, ты еще не задумывался о своем конце. Но запомни, профисор: он, конец, у нас с тобой один! Как говорится: ал касосил миналхак — ничто не останется без возмездия! Мы еще встретимся в день Страшного суда! Тебе тоже придется, как и мне, пройти через Сират-куприк1. Посмотрим, Нормурад-ишан, кто из нас удержится на том мосту, а кто сверзится в ад. Да!
Опять все та же баня и тот же таз! Чего только он ввязался в спор с этим пьянчужкой! — досадовал про себя домла, и все же слова о мосте Сират задели его.
— Э, ходжа! Ты же знаешь, я не верю в твои сказки. Ты, видно, хочешь сказать, что я, мол, совершил несправедливость? Так заруби себе на носу — совесть моя чиста. И если осталась у тебя хоть крупинка чести, выйди на улицу, оглянись вокруг — посмотри на новый кишлак, на жизнь людей в нем! Ради этой-то жизни, ради этих людей мы и поступали, как ты считаешь, жестоко. Я не раскаиваюсь ни в чем. Я готов вместе с тобой ступить на любой мост, где испытывается справедливость, в том числе и на мост Сират, если он существует. И мы еще посмотрим, кто достигнет берега, а кто свалится! — домла выговорил все на одном дыхании.
Разгорячившись, собрался уже крикнуть: «Хватит, катись отсюда!» — ив это время увидел молодую женщину. Она вошла во двор, ведя за руку пяти-шестилетнего мальчика. Домла невольно осекся.
Женщина остановилась у ворот, поставила на землю плетеную корзину, опустила голову в поклоне.
— У меня тут на летней кухне осталась кое-какая мелочь, можно я заберу, отец?
«Хозяйка этого дома»,— молнией блеснуло в голове домлы.
— Пожалуйста, доченька, пожалуйста,— засуетился он. Молодая женщина прошла с сынишкой в глубину двора — мимо
приветливо улыбающегося ей головастого старика и второго — этот сидел нахохлившись, но, увидев ее, словно проснулся.
Проводив женщину глазами, Кудратходжа многозначительно покачал головой:
— Надира, невестка Уразкула.
— Какого Уразкула?
— Да того самого, который в памятный нам обоим год марди-керства отнял чин сотника у твоего покорного слуги и передал его тебе, почтенный профисор! Неужели забыл? Эта женщина — его невестка. Муж у нее механизатор. В их доме ты и живешь. Одним-единым приказом всемогущий Атакузы вытурил их. Для тебя старался, почтенный активист.
1 Сират-куприк — мост, по которому будто бы в судный день безгрешные люди проходят в рай. Грешники падают с моста в ад.
Потому как ведь у нас равенство и справедливость...
Домла почувствовал во всем теле неожиданную слабость, прислонился к стене. Разве просил он Атакузы, чтобы дали ему этот, такой большой, дом! Да и зачем он старику, у которого одна нога на земле, а другая — в могиле?
В дверях летней кухни показалась женщина, она тащила за собой сынишку. Мальчик упирался, хныкал:
— Не хочу уходить, не пойду... Наш сад! Хочу здесь...
— Замолчи, кому говорю! Сейчас придет раис! Услышит — прибьет!
Кудратходжа снова хихикнул. До чего же у него противный, дребезжащий смешок!
— «Придет раис»! Бывало, детей пугали шакалом, а теперь хватает имени твоего племянника, почтенный профисор.
Домла весь дрожал, но не говорил ни слова.
Женщина грустно оглядывала большой чистый двор, утопающий в зелени, заново побеленные стены, застекленную веранду — айван, залюбовалась свежей, нежно-голубой краской ажурных переплетов.
— Хороший вы сделали ремонт. Мы тоже собирались в этом году перестроить кухню. Мечтали...
Кудратходжа мотнул головой на тонкой шее:
— Не печалься, дочь моя! В этом ли доме жить, в другом ли — все равно нам уготован один дом — кладбище. Все туда придем...
Надира не ответила ему.
— До свидания, домла. Я просто так... Прожили здесь десять лет, привыкли. Каждое дерево, каждый цветок в этом дворе сажала своей рукой. Потому и болит душа.
Домла засмущался, закашлял:
— Я понимаю, доченька, я все понимаю.
— Что ж делать, пусть вам живется здесь долго! — Надира потянула за руку продолжавшего хныкать мальчонку и вышла со двора.
Кудратходжа громко цокнул языком:
— Вот она, твоя справедливость! Тут она вся! Не было ее раньше, не будет и теперь!..
Домла резко обернулся. Злобный смех Кудратходжи унес все его сомнения.
— Нет! — крикнул он, выпрямившись во весь рост.— Была, всегда была справедливость! И ты ее, между прочим, отведал сполна. Она была и тогда, когда ты понаоткрывал лавки в годы нэпа, сдирал шкуру с бедняков! Она была, эта справедливость, и когда ты выкрал красавицу Айнису у бедняка дехканина! Только ты не следовал ей. А помнишь ты, ходжа, что сталось с несчастным мужем Айнисы, когда со своими подкупленными головорезами ты увез ее? Бедный парень повесился на кладбищенской чинаре. Ты помнишь это, ходжа?..
— Помню, профисор, как не помнить. Но только...
— Вон с глаз моих! — зарокотал Нормурад.— Вон, пока не встретимся на том свете на твоем мосту Сират!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102