Ветер продолжал задувать с ужасающей силой. Свинцовые валы, увенчанные шапками белоснежной пены, налетали один за другим, ударяя в борт накренившегося судна. Полузатопленный корабль издал глухой стон, словно умирающее живое существо, лег на бок и затонул.
Глава восемнадцатая
Снова в Париже
Капитуляция Ла-Рошели еще больше укрепила позиции Ришелье, так как все во Франции, а равно и за ее пределами, прекрасно понимали истинное значение этого события.
Его величество, пребывавший в своем обычном меланхолическом расположении духа, давно уже хотел возвратиться в Париж, а так как теперь уже ничто не препятствовало осуществлению его желания, он сразу же после подписания капитуляции приказал собираться в обратный путь.
Сборы затянулись, но наконец королевский кортеж выступил из ставки короля, находившейся в Ла-Жарри.
Само собой разумеется, что мушкетеры роты де Тревиля сопровождали короля, и д’Артаньян чувствовал бы себя почти счастливым, гарцуя рядом со своими товарищами в новеньком мундире лейтенанта, если бы не омрачавшие его чело мысли о разлуке со своей очаровательной спасительницей – Камиллой де Бриссар.
– Друзья, – сказал д’Артаньян, – как приятно думать о том, что под Ла-Рошель мы прибыли порознь, а возвращаемся в Париж все вместе. И больше над нами не висит постоянная угроза, которая исходила всегда от этой страшной женщины.
– Вы имеете в виду миледи? – спросил Арамис. – Что до меня, то я полностью разделяю ваши чувства, д’Артаньян.
– Черт возьми! И я тоже! – энергично воскликнул Портос и для убедительности взмахнул кулаком.
– Ну, положим, этого добра у кардинала на наш век хватит, – послышался голос Атоса. – Хотя что касается миледи – вы правы, д’Артаньян. Вторую такую ему не сыскать. Но меня не оставляет мысль, что, казнив ее, мы совершили грех и нас еще ждет расплата за него.
– Э-э, Атос. Вы заговорили в точности, как наш дорогой аббат. Предоставьте ему судить о том, что грешно и что праведно, – заметил Портос. – Он даже пишет диссертации на подобные темы. Что касается меня, то если бы эта милая особа воскресла, благодаря каким-нибудь ухищрениям ада, я тотчас бы отправил ее обратно, нимало о том не сожалея!
Атос тяжело вздохнул и замолчал.
– Полно, господа, – проговорил д’Артаньян, вдыхая полной грудью холодный воздух. – Мы снова вместе. Мы молоды, предприимчивы, отважны, наконец. Жизнь продолжается!
– Вы совершенно правы, друг мой. Но эта жизнь, к сожалению, зовет нашего милого Портоса покинуть нас, – со свойственным ему смешком заметил Арамис.
– Да, в самом деле! Портос, значит, вы уходите?
– Друзья! – сказал Портос, укоризненно взглянув на Арамиса. – Ах, друзья мои!..
Добродушний гигант не сумел найти подходящих слов и только махнул рукой.
– Ладно! – вскричал д’Артаньян. – Все равно – к черту меланхолию! Пока что мы все вместе едем в Париж!
– Да здравствует Париж! – подхватили трое мушкетеров, пришпоривая своих коней.
Королевский кортеж приближался к Парижу.
Столица приготовила его величеству торжественную встречу. Можно было подумать, что король и кардинал поставили на колени могущественное иностранное государство, нанесли поражение войскам испанского короля, а не уморили голодом гарнизон города, населенного соотечественниками.
Париж ждал своего короля.
Что же укрывалось в ту пору под именем Парижа – «славы Франции и одного из лучших украшений мира», по выражению Монтеня? Парижа, на гербе которого серебряный корабль плывет в лазурных волнах. «Качает его, но он не тонет», – гласит латинская надпись на гербе. Парижа, колыбелью которого был древний остров Сита, напоминавший корабль. Именно эта форма острова поразила также и составителей геральдических книг, и только благодаря этому сходству, а вовсе не вследствие осады нормандцев, на древнем гербе Парижа изображено судно.
Столица мира! Город городов! Париж! Он уже рядом. Роскошный и нищий. Остроумный и тщеславный. Набожный и развратный. Притягивающий к себе завороженного странника, манящий его в свое чрево, готовое поглотить без следа и отталкивающее теми картинами, которые открываются там – внутри этого гигантского человеческого муравейника, каким уже был Париж в XVII веке.
Разноликий, многоголосый, пестрый, тесный. В лабиринтах улочек старого города, где дома жмутся друг к другу, скопляются, нагромождаются этажом на этаж, стиснутые оградой, воздвигнутой Филиппом-Августом, заковавшим Париж цепью из могучих башен. Почерневшие от времени, увитые плющом массивные здания с угловатыми бойницами и стрельчатыми арками замыкали в лабиринт своих стен узкие темные улочки, в которых среди дня приходилось зажигать свечу.
Но ничто не может остановить жизнь, и город прорывает преграды и вырывается на простор предместий, растекаясь вширь подобно озеру. Чем дальше от центра Парижа, тем реже встречаются теснящиеся друг к другу облупившиеся дома с фасадом в одно окно, кривые переулки, примыкающие к полуразвалившейся арке какого-нибудь старинного жилья.
Постепенно замедляя свой неровный бег, улицы становятся все чище, шире, элегантнее. На них тут и там высятся внушительные особняки с собственными дворами, подъездами, а иногда и садом.
Тут располагался, например, особняк маркизы де Рамбуйе, построенный по ее собственному проекту на улице Св. Фомы, в «Голубой комнате» которого собиралось в те времена самое изысканное общество Франции.
Чуть дальше – Лувр, куда направляется в настоящий момент его величество, и Тюильрийский сад, разбитый на участки, – здесь помещаются псарни и зверинец его величества, страстного любителя охоты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145