Стоит дать ему пинка, иначе он и с места не сдвинется.
Оберис нахмурился. Он и был тем самым снисходительным супругом — седовласый, с большим животом и странными, очень молодыми, как у мальчишки, глазами.
— Хорошо бы нам поговорить на эту тему, — сказал он Ретке, — завтра утром.
— Прекрасно. В какое время вам удобнее?
— В десять часов. И еще… будьте любезны, составьте компанию моей жене. Мне придется уйти. Сегодня вечером в суде слушается дело по вопросу о взяточничестве.
— Почту за честь и удовольствие, Оберис.
Тот кивнул, торопливо зашагал по террасе, обогнул угол стены и скрылся. В желтой комнате продолжались дебаты. Мне удалось различить голос Цветника и заметить, как он, рисуясь, остановился у окна, но потом губернатор велел ему задернуть занавеску.
— Мы несколько поспешили, — сказал Ретка Фен-серу, — и навлекли на себя немилость.
— И что теперь?
— Завтра утром я приласкаю Обериса, и с его помощью мы добьемся своего. У Китэ будет своя армия, и обучением бойцов займутся такие умелые воины, как ты. А на долю губернатора останутся игра на скачках да марципаны. Он упустил свой шанс.
Я шла между ними; оказавшись у окна комнаты, где играли музыканты, я увидела, что концерт закончился. Блистательная Луна словно по магическому сигналу повернула голову, встала и сразу же подошла к Ретке.
— Он приносит свои извинения, работа в суде, — сказал Ретка. — Сидо, нам с тобой придется утешать друг друга, чтобы смягчить потерю.
Они отправились прочь, ступая по плитам террасы. Последние лучи солнца заиграли блестками на ее платье, словно никак не желая отрываться от нее.
— Дама у окна, — сказал Фенсер.
— Мне очень жаль, что я…
— Губернатор подумает, что ты состоишь на службе у кронианцев.
— Вполне возможно, если ему известно мое прошлое.
— В той мере, в какой это касается губернатора, у нас с тобой нет прошлого. Давай спустимся вниз и потанцуем.
Мы принялись танцевать в зале, ярко освещенном люстрами. Он больше не отпускал меня ни на миг, даже когда явился Цветник, чтобы пригласить меня на обещанный тур, Фенсер сказал, ему хочется, чтобы я все время оставалась рядом.
Ретка и его лунная богиня куда-то запропастились.
Лишь наутро, уже вернувшись в комнаты, снятые в Эбондисе, Фенсер объявил мне, что станет жить в городе. Он получил должность на службе у Ретки. Ему необходимо оставаться поблизости. А мне будет куда веселей в стороне от всего этого, возле моря, столь благотворного для меня, помогающего сохранить мою красоту.
Я было подумала, не закатить ли сцену, по-женски, с плачем, воплями и расшвыриванием вещей вроде обездоленной возлюбленной из какой-нибудь театральной пьесы. Но я сочла это бессмысленным. Подобная сцена лишь оставит в душе темное пятно и неприятный привкус перед разлукой, которая, похоже, неизбежна.
Между городом и местом, расположенным дальше по побережью, курсирует пассажирский дилижанс, на котором я смогу добраться до старой проселочной дороги, ведущей в Ступени, оттуда несколько часов ходьбы до дома. Мы с Фенсером частенько забредали туда во время прогулок. На дворе лето, и две крестьянки, с которыми я познакомилась возле печей, когда готовила еду, отправятся той же дорогой. Я сама решила, что лучше всего мне добираться таким способом. Раз уж я в тягость Фенсеру, надо мне с ним распрощаться как можно скорей.
Выйдя из дилижанса, я избавилась от попутчиц, сказав крестьянкам, что мне хочется заглянуть к известной по всей деревне знахарке, которая жила на склоне вздымавшегося у дороги холма.
Похоже, они ничуть не удивились. Я догадалась по их понимающему виду: они решили, будто я беременна и хочу либо убедиться в этом, либо избавиться от плода.
Но на самом деле у меня не было такой причины, да и вообще ни малейшего повода для посещения знахарки. Она не в силах мне помочь. Я уже ломала над этим голову. И ответа не нашла.
Я хотела его любви и, вероятно, добилась ее. Но мы существовали раздельно. Его тело утоляло мой голод. Но ум и сердце оставались за прикрытым ставнями окном. Мне удавалось посмотреть сквозь щелочку на свет и кое-что заметить мельком, но стать частью происходящего внутри него я не могла.
Так было всегда. Ничто из виденного мной не убедило меня в обратном. Даже моя мама, которая последовала за папой в украшенную башнями клетку для смертников, даже ей приходилось разлучаться с отцом и жить со мной, хотя — о, я ничуть не сомневалась в этом! — она всей душой желала лишь одного: остаться с ним. Она стойко переносила испытания, не теряя обаяния. Научусь ли я вести себя так же?
Я напрасно задержалась в дороге, позабыв о вероятной опасности, а может, мне было все равно.
День сгустился, на всем вокруг лежала позолота. В траве пробегали зайцы. В какой-то момент мне показалось, будто я вижу на одном из высоких уступов козерога, застывшего среди прозрачного золота. Дикая мята, лаванда и шафран окутали холмы дымкой; я слышала, как журчит речная вода. В небе, подобно божеству, парил орел. От всей этой красоты у меня еще сильнее сжалось сердце. Стоило моей душе потянуться к радости, как тут же являлось напоминание, жгучая боль утраты, а возможно, и предчувствие.
Но тем не менее все, что когда-либо принадлежало мне, еще не потеряно. Я и раньше знала, что нынешних событий не миновать, и они не могут вызывать у меня страха.
Деревня показалась перед закатом. Я обрадовалась этому, поскольку понимала, что мне не следует в одиночку бродить в темноте среди холмов.
После захода солнца познается своеобычность острова. Словно где-то в глубочайшей впадине под тобой шевелится многовековая змея — древность этой земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177