Где я? Ох, все там же.
Свет за шторами стал мягче. Длинные тени заливали поверхность предметов и затекали под них снизу. Я осталась в одиночестве. Мне некого позвать на помощь.
Я поглядела вверх на раскрашенных птичек — и тут у меня вдруг оборвалось сердце. Я принялась их оплакивать, потому что они не вызывали у меня любви, так же как и все эти краски, цветы, протянутые ко мне ладони, вино в честь приезда, старуха, озеро.
Перед смертью он предрек мне жизнь в этой комнате. «Ты пересчитаешь всех птичек».
Глядя сквозь слезы, я попыталась сосчитать их.
Но глядя сквозь слезы, их не сосчитать.
2
На самом деле нельзя сказать, чтобы я очутилась в клетке. То есть если не считать телесной клетки, в которой заперт каждый из нас и о существовании которой я начала догадываться еще раньше.
Воллюс и время, проведенное в ее владениях, кое-чему научили меня по части домоводства. В моем мозгу сохранились воспоминания даже о том, как мама управлялась с нашим куда более скромным и чуть необычным хозяйством. В усадьбе Гурц в моем распоряжении оказалась целая армия работников. Стоит мне чуть-чуть подтолкнуть этот шар, и он завертится.
Мельм стал при мне управляющим, его хозяин позаботился о том, чтобы он перешел на эту, более высокую должность. Поместье было знакомо ему с детства, он знал о нем все на свете и пользовался всяческим уважением среди его обитателей. Благодаря его обхождению со мной и, вероятно, его отношению ко мне, проявленному во время моего отсутствия (он переехал в усадьбу еще весной), все усвоили, что ко мне следует относиться с почтением. Мне полагалось лишь уделять по полчаса внимания в день экономке и старшей горничной, когда те заходили. А в остальное время откликаться на приглашения к завтраку (роскошные фрукты, свежевыпеченный хлеб) или к обеду (лесная дичь и озерная рыба). Я одаривала прислугу улыбкой и старалась запомнить, как их всех зовут, а они воспринимали меня как цветок, выросший среди их лесов. Подобное великодушие должно бы оказать умиротворяющее воздействие. Впрочем, у меня оно вызывало беспокойство. Неужели участь обитателей поместья, захваченного имперской короной, так страшна, что мое появление здесь оказалось предпочтительней?
Однако они, как видно, знали, что в моих жилах течет кровь Юга. И вероятно, полагали, что я бросила всех и вся, родных и соотечественников, а может, и богатые владения, лишь бы не расставаться с Киром Гурцем. Если так, при всем моем простодушии, их наивность казалась мне ужасной.
Но мне не хотелось вдаваться в эти размышления. Я постепенно начинала чувствовать себя счастливой, пусть и на своеобразный манер.
Осенний янтарь сменился золотом, затем багрецом. Листья на деревьях стали похожи на лепестки бумажных роз. Ранним утром, когда повсюду лежал иней, или среди расцвета дня, когда солнце еще грело, я ездила кататься в странной маленькой, будто кукольной, колеснице с навесом и сиденьями, в которую впрягали откормленных двойняшек-пони. Рядом на прекрасном коне скакал Мельм или Ковельт, помощник управляющего, сопровождая меня и указывая на сокровища округи. Вскоре я стала совершать пешие прогулки, иной раз без спутников. Опасность мне ниоткуда не угрожала. Мне доводилось встречать работников виноградников, раскинувшихся по склонам, которые приводили в порядок инвентарь и расчищали землю, возвратившихся с полей мужчин и женщин; они узнавали меня (вероятно, по подробным описаниям), учтиво и приветливо здоровались, величая меня принцессою, но никто не задерживал меня, не донимал и подолгу не разглядывал.
Гуляя по лесам, я набрела на двух оленей и однажды на лесную кошку, а как-то позже в оловянном свете зари повстречала черно-бурую лису, она была вся как будто из инея, со снежным кончиком хвоста.
Я провела в усадьбе двадцать дней, и лишь тогда графин с топазом появился на столе. Мельм не объяснил, почему мне пришлось ждать, то ли вино само диктует cpоки, то ли мне нужно было лишь попросить.
В тот вечер, по случаю появления вина, госпожа пришла обедать вместе со мной, событие, которого мне до сих пор удавалось избежать.
Как же мне общаться с ней?
Обед подали не в расположенной к западу от зала гостиной на женской половине, где для меня обычно накрывали на стол, а в самом зале. Грандиозную печь, похожую на столб, еще не топили, поэтому в помещении расставили жаровни с поленьями. (Из-за подобного многовекового уюта у нимф, находившихся над столом, почернели груди и лица.)
Роза, моя безмолвная советчица по части нарядов, принесла платье для выхода к обеду — бледно-красный шелк, прошитый черными и цвета лаванды лентами. Из уважения к бабушке мне надлежало одеться как подобает вдовам воинов.
Госпожа вышла к столу, лишь когда я уже приступила к десерту.
Ей помогли спуститься по лестнице — ее комнаты располагались в восточном крыле, в Башне Покоя. Она ступила на полированный, исчерченный царапинами пол и дальше уже шла сама.
Я встала. Она поклонилась мне. Я поклонилась ей. Никто мне не объяснил, как положено себя вести в подобных случаях.
Мы заняли места на противоположных концах стола.
Я со страхом ждала минуты, когда мне придется встретиться с нею за едой. Зубов у нее, похоже, не осталось, и мне с детства запомнилось, что пожилые люди едят так же неаккуратно, как маленькие дети. Однако госпоже подали блюдо, походившее на сладкий суп или компот, и она весьма изящно справилась с ним, пользуясь ложкой и салфеткой.
— Вам нравится вино?
Эта фраза, небрежно брошенная мне, будто мы уже часами вели беседу, застала меня врасплох, я начала запинаться.
— Я… никогда… это вино… мне внове, госпожа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177