За этим перешейком земля расширяется веером, там примерно
две-три тысячи акров.
Он сказал, что француз построил на перешейке стену высотой в двадцать
футов. В середине ворота. Но через них никто не проходит. Все, что
приходит из деревни, включая почту, забирают охранники. Иностранцы, он
сказал, странные смуглые маленькие люди, у которых всегда наготове деньги
и которые всегда молчат. Сказал, что много привозят в лодке. Там есть
ферма и много скота: коровы, овцы, лошади, свора больших собак. Он
говорил: "Никто этих собак не видел, только один человек, и он..."
Тут он неожиданно замолк, как будто сказал слишком много, и на лице у
него появилось испуганное выражение. Поэтому я запомнил его слова и
отложил расспросы на потом.
Я спросил, был ли кто-нибудь внутри и как там все выглядит, и он
сказал: "Никто, кроме человека, который..." Тут он снова замолк, и я
решил, что он говорит о том же человеке, который видел собак. И мне
становилось все интереснее.
Я сказал, что ведь кто-нибудь может незаметно подобраться со стороны
океана и посмотреть. И никто не увидит. Но он ответил, что там всюду
скалы, и только в трех местах можно причалить на лодке, и все эти три
места, как и ворота, охраняются. Он посмотрел на меня подозрительно, и я
сказал: "О, да, я помню, папа мне про это рассказывал". И побоялся дальше
его расспрашивать.
Я спросил, какие еще изменения сделаны, и он ответил, что появился
большой сад с камнями. Я заметил, что никто не делает сад с декоративными
камнями там, где и так хватает камней. Он выпил еще и заявил, что это
совсем другой сад, и вообще не сад, а, может, кладбище, и на лице у него
опять появилось то же странное испуганное выражение.
Мы еще выпили, и он сказал, что его зовут Эфраим Хопкинс, и
рассказал, что примерно через месяц после того, как тут поселился француз,
рыбаки возвращались с моря и у них как раз напротив этого места вышел из
строя мотор. А в это время подошла яхта француза, и из нее на причал вышло
много людей. Рыбаки плыли на веслах, и пока они шли мимо, высадилось не
менее ста человек.
Ну, потом он рассказал, что еще примерно через месяц житель Беверли
по имени Джим Тейлор ехал ночью домой, и фары осветили на дороге парня.
Парень заорал, увидев огни, и пытался убежать, но упал. Тейлор вышел
посмотреть, что с ним. На парне было только белье и сумка на шее. И он был
без сознания.
Тейлор подобрал его и привез сюда, в "Беверли Хаус". В него влили
алкоголя, и он пришел в себя. Оказался итальянец, по-английски почти не
говорил и был испуган до смерти. Хотел получить одежду и убраться. Открыл
сумку и показал деньги. Оказывается, он сбежал из этого дома де Кераделя.
Добрался до воды и плыл, пока не решил, что вышел за стену, потом выбрался
на берег. Сказал, он каменщик, один из той группы, что приплыла на яхте.
Сказал, они устраивают каменный сад, высекают камни и ставят их стоймя,
как большие могильные плиты, ставят кольцами, а внутри строят каменный
дом. Сказал, эти камни двадцати - тридцати футов высотой...

Я почувствовал, как что-то вроде ледяной руки коснулось моих волос. И
сказал:
- Повторите, Мак Канн.
Он терпеливо сказал:
- Лучше я продолжу по-своему, док.
Билл заметил:
- Я знаю, о чем ты думаешь, Алан. Но пусть Мак Канн продолжает.
Мак Канн продолжал:
- Итальянец не говорил, что его напугало. Просто начинал что-то
бормотать, дрожал и крестился. Понятно было, что он считает дом в центре
камней проклятым. Ему дали еще выпить, и он сказал, что дьявол там берет
свое. Сказал, что из более чем сотни приехавших с ним людей половина
погибла под упавшими камнями. Сказал, что никто не знает, куда дели их
тела. Сказал, что рабочих набирали из разных отдаленных поселков, и никто
из них не знает друг друга. Сказал, что после него прибыло еще больше
пятидесяти. Сказал, что нанимали только людей без семьи.
И потом он вдруг неожиданно закричал, закрыл голову руками и выбежал,
и никто не успел его задержать. А два дня спустя, рассказывал старый
козел, его выбросило море на берег примерно в миле отсюда.
- Итальянца похоронили и из его денег заплатили налоги за бедную
ферму. Об этой бедной ферме я расскажу позже, - сказал Мак Канн.
И тут, похоже, старому козлу пришло в голову, что то, что он мне
рассказывает, не поможет продать мне то, что он хотел бы продать. Он
замолчал, стал махать своей бороденкой и поглядывать на меня. И я тогда
сказал, что каждое его слово делает покупку для меня все более интересной.
Сказал, что для меня нет ничего лучше хорошей таинственной истории, и чем
больше я его слушаю, тем больше хочется мне поселиться здесь поблизости.
Мы еще выпили, и я попросил его, если он еще что-нибудь узнает, рассказать
мне. А я ему заплачу. И еще, что завтра мы с ним отправимся смотреть то
место, о котором он говорит. Я решил, что надо дать ему все это усвоить,
поэтому мы еще выпили, и я отправился спать. И заметил, уходя, что он
очень странно смотрит мне вслед.

Мак Канн продолжал:
- Следующий день - была среда - оказался ярким и светлым. Мы сели в
его машину и поехали. Немного погодя он стал рассказывать о том типе, что
видел собак. Назвал его Лайас Бартон. Сказал, что Лайас любопытнее десятка
старых дев, которые подглядывают в окошко за молодоженами. У Лайаса
любопытство как болезнь. Сказал, что тот вытащил бы пробку из ада, чтобы
поглядеть, даже если бы знал, что ад выплеснется ему в лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71