Я знал, что она закончила
Смит-колледж и изучала искусство во Флоренции. Интересно, какой она стала,
когда выросла.
На следующий день в библиотеке медицинской академии я прочел
несколько статей де Кераделя. Несомненно, странный человек, и теории у
него странные. Неудивительно, что "Сальпетриер" избавилась от него. Если
отбросить словесное научное обрамление, главная мысль удивительно похожа
на то, что говорил мне много-раз-рожденный лама в монастыре Джиангцзе на
Тибете. Святой человек и известный чудотворец, искатель странных знаний.
Суеверные люди могут назвать такого колдуном. Примерно то же говорил мне
греческий монах в Дельфах. Плащ христианства едва прикрывал у него случай
явного языческого атавизма. Он предложил продемонстрировать свои
способности и сделал это. И почти убедил меня. Припоминая теперь то, что
он мне показывал, я думаю, что он на самом деле убедил меня.
Я почувствовал сильный интерес к доктору де Кераделю. Имя бретонское,
как и мое, и такое же необычное. У меня в памяти всплыло еще одно
воспоминание. В семейных хрониках де Карнаков есть упоминание о де
Кераделях. Я просмотрел хроники. Между двумя семействами не было любви,
мягко выражаясь. Но то, что я прочел, подогрело мое любопытство к де
Кераделю почти до лихорадочного состояния.

Я на полчаса опоздал к доктору Лоуэллу. Дворецкий провел меня в
библиотеку. Из большого кресла поднялась девушка и пошла мне навстречу с
протянутой рукой.
- Здравствуй, Алан, - сказала она.
Я, мигая, смотрел на нее. Невысокая, но с пропорциями, которые
придавали скульпторы афинского золотого века своим танцующим девушкам.
Тонкое, как паутина, черное платье не скрывало этих пропорций. Волосы
медного цвета и убраны в высокую прическу. Тяжелый шиньон на шее
показывает, что она устояла перед соблазном короткой стрижки. Глаза
золотого янтарного цвета и изящно наклонены. Нос маленький и прямой,
подборок круглый. Кожа не молочно-белая, как часто бывает у рыжеволосых, а
золотистая. Такое лицо и такая голова могли бы послужить моделью для
лучшей золотой монеты Александра. Слегка архаичные, тронутые античной
прелестью. Я снова замигал. И выпалил:
- Не может... Элен!
Глаза ее блеснули, проказливое выражение, заставившее меня вспомнить
ужей, появилось на лице. Она вздохнула:
- Она самая, Алан! Она самая! А ты - о, позволь мне взглянуть на
тебя. Да, по-прежнему герой моего детства. То же живое смуглое лицо, как
у... я тебя называла Ланселотом Озерным, про себя, конечно. То же стройное
сильное тело - я тебя называла также Черной Пантерой, Алан. А помнишь, как
ты запрыгал, как пантера, когда тебя ужалили осы...
Она склонила голову, и ее плечи затряслись. Я сказал:
- Ты маленький чертенок! Я так и знал, что ты сделала это нарочно.
Она приглушенно ответила:
- Я не смеюсь, Алан. Я плачу.
Она взглянула на меня, и на глазах у нее действительно были слезы, но
я уверен, это не слезы горя. Она сказала:
- Алан, долгие, долгие годы я хотела тебя кое о чем спросить. Хотела,
чтобы ты мне ответил. Нет, не ответил, что ты меня любишь, дорогой. Нет!
Нет! Я всегда знала, что рано или поздно это произойдет. Нет, о другом...
Я тоже смеялся, но со странным смешанным чувством. Я сказал:
- Скажу тебе все. Даже, что я тебя люблю... и, может, на самом
деле...
- Ты нашел ужей в своей постели? Или они расползлись до тебя?
Я повторил:
- Ты маленький чертенок!
- Значит они там были?
- Да, были.
Она удовлетворенно вздохнула.
- Ну, одним комплексом меньше. Теперь я знаю. Мне так иногда хотелось
узнать, что я не могла выдержать.
Она подняла ко мне лицо.
- Поскольку ты все равно будешь меня любить, Алан, можешь меня
поцеловать.
Я ее поцеловал. Может, она и дурачилась, говоря о герое своего
детства, но в моем поцелуе дурачества не была - и в ее ответном тоже. Она
вздрогнула и положила голову мне на плечо. Томно сказала:
- Вот и еще одного комплекса не стало. Где же я остановлюсь?
Кто-то кашлянул у двери. Прошептал извиняясь:
- Мы не хотели мешать.
Элен опустила руки, и мы повернулись. Я понял, что у двери стоит
дворецкий и еще один человек. Но я не мог оторвать взгляда от девушки -
или женщины, стоявшей с ними.
Знаете как бывает: в метро, или в театре, или на скачках вдруг
почему-то, а может, и вовсе беспричинно чье-нибудь лицо привлекает
внимание в толпе, как будто твой мысленный прожектор осветил его, и все
остальные лица становятся туманными и отступают на второй план. Со мной
это часто случается. Что-то в таких лицах, несомненно, пробуждает старые
забытые воспоминания. Или оживляет память предков, чьи призраки всегда
смотрят через наши глаза. Вот такое у меня было впечатление от лица этой
девушки, и даже больше.
Я не видел больше никого, даже Элен.
Никогда я не видел таких голубых глаз, вернее, глаз странно глубокого
фиолетового оттенка. Большие, необычно широко расставленные, с длинными
загнутыми черными ресницами и тонкими, словно нарисованными черными
бровями, которые почти встречались над орлиным, но изящным носом. Я скорее
почувствовал, чем увидел цвет этих глаз. Лоб у нее широкий, но низкий ли,
сказать невозможно: он скрыт прядями чистого золота, и концы волос на
голове завиваются, и такие они тонкие и блестящие, что создается
впечатление ореола вокруг головы. Рот чуть великоват, но прекрасно очерчен
и изысканно чувственен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71