Насвистывая, спустился вниз, предупреждая о своем появлении. Вошел в
комнату так, будто никого в мире ни в чем не подозреваю. Впрочем, я не
играл: я испытывал душевный подъем; так боксер, проигрывавший раунд за
раундом в бою с противником с совершенно незнакомым стилем, вдруг получает
ключ к противнику и знает, как с ним справиться.
Мадемуазель стояла у очага, постукивая по сапогам рукоятью арапника.
Де Керадель по-прежнему сидел за столом, слегка съежившись. Блюда
жертвоприношений не было видно. Мадемуазель напоминала прекрасную осу, да
Керадель - маленький Гибралтар, отражающий нападки осы.
Я рассмеялся, когда это сравнение пришло мне в голову.
Дахут сказала:
- Вы веселы.
Я ответил:
- Да, весел. Веселее, чем был, - тут я взглянул на де Кераделя, -
многие годы.
Она не пропустила ни этот взгляд, ни ответную напряженную улыбку.
Сказала:
- Идемте. Ты уверен, отец, что не хочешь присоединиться к нам?
Де Керадель покачал головой.
- У меня много дел.
Мы пошли к конюшне. Она взяла ту же гнедую, я - чалую. Некоторое
время она ехала передо мной молча, потом позволила мне догнать ее.
Сказала:
- Вы так веселы, будто едете на встречу с любимой женщиной.
- Надеюсь встретить ее, хотя и не в этой поездке.
Она прошептала:
- Это Элен?
- Нет, Дахут, хотя у Элен есть много ее особенностей.
- Кто же она?
- Вряд ли вы хорошо с ней знакомы, Дахут. Она не надевает одежды,
кроме вуали на лице. Ее зовут Истина. Ваш отец пообещал мне приподнять ее
вуаль.
Она подъехала ближе, схватила меня за руку.
- Он обещал это... вам?
- Да. И очень обрадовался, что теперь ему не нужна ваша помощь.
- Почему вы говорите мне это? - Она крепче сжала мою руку.
- Потому что, Дахут, я очень хочу встретиться с этой нагой дамой
Истиной, когда на ней вообще не будет вуали. И у меня было чувство, что
если я не отвечу искренне на все вопросы, наша встреча отдалится.
Она угрожающе сказала:
- Не играйте со мной. Зачем вы сказали мне это?
- Я не играю с вами, Дахут, я отвечаю честно. Настолько, что сообщу
вам и другую причину.
- Какую же?
- Разделяй и властвуй.
Она, не понимая, смотрела на меня.
- В Индии рассказывают, - сказал я. - Это джатака, басня о животных.
Ссорились между собой царица тигров и царь львов. Их вражда опечаливала
джунгли. И было решено, что они сядут на чашки весов над прудом, полным
крокодилов. Царица тигров и царь львов сели на чашки. И оказалось, что
весят они одинаково. Но по середине весов ползал муравей с песчинкой в
челюстях. "Хо! - воскликнул он. - О чем спор? И кто спорит?" Так сказал
этот ничтожный муравей царице тигров и царю львов. И песчинка в его
челюстях - их жизнь и смерть.
Дахут спросила, затаив дыхание:
- Кто же из них остался жить?
Я рассмеялся.
- Об этом ничего не говорится.
Она поняла, что я хочу сказать, щеки ее покраснели, искорки заплясали
в глазах. Она отпустила мою руку. Сказала:
- Отец очень доволен вами, Алан.
- Вы уже говорили мне об этом, Дахут... и никакой радости это не
принесло.
Она прошептала:
- Кажется, я уже слышала такие слова от вас... и мне это не принесло
радости. - Она снова схватила меня за руку. - Но я недовольна, Алан.
- Простите, Дахут.
- Несмотря на всю свою мудрость, мой отец простодушен. Но я нет.
- Прекрасно, - сказал я. - Я тоже. Я ненавижу простодушие. Но никакой
наивности в вашем отце я пока не заметил.
Она все сильнее сжимала мою руку.
- Эта Элен... сильно ли она напоминает нагую даму с вуалью, которую
вы ищете?
Сердце у меня забилось чаще; я ничего не мог сделать, она это
почувствовала.
Сладко сказала:
- Не знаете? Значит, у вас не было возможности... сравнивать.
В ее смехе, напоминающем журчание маленьких волн, звучала
безжалостность.
- Оставайтесь веселым, мой Алан. Возможно, когда-нибудь я предоставлю
вам такую возможность.

Она похлопала лошадь плетью и поехала дальше. Мне уже не было весело.
Какого дьявола я позволил вовлечь в обсуждение Элен? Не подавил ее имя в
самом начале? Я ехал сразу за Дахут, но она не оглядывалась на меня и
ничего не говорила.
Мы проехали одну-две мили и оказались на лугу с скорчившимися
кустами. Тут к ней как будто вернулось хорошее настроение, и она поехала
рядом со мной. Сказала:
- Разделяй и властвуй. Мудрое изречение. Чье оно, Алан?
- Насколько мне известно, древнеримское. Его цитировал Наполеон.
- Римляне были мудры, очень мудры. А если я расскажу отцу, что вы
настраиваете меня так?
Я равнодушно ответил:
- Почему бы и нет? Но если такая мысль еще не пришла ему в голову,
зачем вооружать его против себя?
Она задумчиво сказала:
- Вы сегодня странно уверены в себе.
- Только потому, что говорю правду, - ответил я. - Поэтому если на
кончике вашего красивого язычка вопросы, ответы на которые могут оскорбить
ваши прекрасные уши, лучше не задавайте их.
Она склонила голову и поскакала по лугу. Мы подъехали к скале, на
которую я взбирался во время первой прогулки. Я слез с лошади и начал
подниматься. Добрался до вершины, обернулся и увидел, что она тоже
спешилась и нерешительно смотрит на меня.
Я помахал ей рукой и сел на скалу. Рыбачья лодка находилась в
нескольких сотнях ярдов. Я бросил в воду один-два камня, потом маленькую
бутылочку с запиской Мак Канну. Один из рыбаков встал, потянулся и начал
вытаскивать якорь.
Я крикнул ему:
- Как клюет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71