— Ну его!
Мацек почувствовал, что краснеет. Анджей заметил это и насмешливо улыбнулся.
— Что, уже осточертеть успел?
— Нет. Но с какой стати туда идти? Оркестр даже поговорить не даст. Пойдем ко мне наверх.
— Как хочешь. Вижу, ты совершал далекие прогулки.
— Откуда это видно?
— По твоим сапогам.
Войдя вслед за Мацеком в комнату, он сразу же заметил на ночном столике букетик фиалок,
— Что это?
Мацек открывал окно.
— Что?
— А это? Мацек обернулся.
— Ты что, не видишь? Фиалки.
— Вот-вот.
— А что?
— Цветы себе покупаешь?
Он снял пиджак, уселся на кровать и указал пальцем на стену.
— Там? Мацек кивнул.
— У себя?
— Да. Только что вернулся.
— Приятное соседство. Хелмицкий промолчал.
— Ты почему ушел из дому?— спросил он немного погодя.— Поссорился?
— Да, в этом роде.
— Из-за чего?
— А, не стоит даже говорить. Семейные разногласия по поводу моего будущего, учебы и так далее, понимаешь? Мой отец все еще довоенными представлениями живет. Он ровным счетом ничего не понимает, хотя столько лет просидел в лагере. Оперирует такими понятиями, как положение в обществе, будущее, материальная обеспеченность и тому подобная дребедень. А я тоже в дурацком положении, вот и приходится выкручиваться. Не могу же я ему выложить все, как есть.
— Они знают о твоем отъезде?
— Знают. С этого все и началось. Они, конечно, не в курсе, куда я еду и зачем. Ну, кончим этот разговор, есть вещи более интересные.
Хелмицкий задумался.
— Эх!— неожиданно сказал он.— Человек не ценит того, что имеет. Была бы жива моя мать или отец бы вернулся...
— Что я слышу?— удивился Анджей.— И это говоришь ты? Ведь ты всегда плевал на это. И правильно делал. Человек не должен иметь привязанностей. К чему они? Чтобы потом больней было расставаться? Но сейчас речь не об этом. Послушай...
— Ну?
— Сядь! Не могу же я кричать на всю комнату. Да что с тобой? У тебя совсем обалделый вид.
— У меня? Почему?
— Это тебе лучше знать. Садись!
— Ну?— спросил Мацек, садясь.
— Дело идет о завтрашнем дне. Флориан перед отъездом...
— Он уехал?
— Да, вчера уехал по заданию. Так вот, он прислал мне записку с указаниями. Во-первых, я должен завтра днем быть в Калиновке. Меня там будут ждать ребята. Значит, я выеду первым автобусом. Ты слушаешь меня или нет?
Мацек сидел, сгорбившись, упершись локтями в широко расставленные колени.
— Слушаю.
— У тебя такой вид, будто ты ничего не слышишь.
— Говорят тебе, слушаю. Значит, ты выедешь утром...
— Это во-первых. Во-вторых, Флориан выразил желание, чтобы Срока, Свидер и Тадеуш тоже уехали утром, поскольку ты все взял на себя. Но я до сих пор не знаю, как, где и когда ты думаешь это сделать. Наконец, оставлять тебе в помощь ребят или нет? Подумай. Во всяком случае, устрой так, чтобы завтра к вечеру быть в Калиновке. Документы для тебя у меня уже есть. У тебя очень красивое имя. Держи!— Он бросил на стол новенькую кеннкарту.— Чешковский Станислав. Завтра как раз твои именины, видишь, как удачно все складывается. Но шутки в сторону. Говоря откровенно, мне не очень нравится и твое здешнее жилье, и то, что ты но городу шляешься. Завел небось массу новых знакомых и каждый встречный знает уже тебя в лицо. Пил?
Мацек замотал головой.
— Нет? Тогда чего же ты делал целых два дня? Романы крутил?
Хелмицкий внезапно встал и зашагал по комнате.
— Слушай, Анджей, я хочу с тобой поговорить .серьезно,— сказал он, останавливаясь перед Косецким.
1 Кеннкарта — удостоверение личности, выдававшееся польскому населению немецкими оккупационными властями.
Косецкий сидел на кровати удобно привалившись к стенке.
— Я за тем к тебе и пришел.
— Я хочу...
— Чего?
— Только пойми меня правильно. Я хочу покончить с этим и начать новую жизнь. Ты ведь знаешь, что я не трус и не в этом дело. Надеюсь, ты мне веришь?
Анджей внимательно посмотрел на него. Казалось, слова Мацека нисколько его не удивили.
— Продолжай, я слушаю тебя.
— Просто я больше не могу так жить. И не хочу. Это совершенно бесперспективно. Сколько это может продолжаться? А дальше что? Надо же когда-нибудь начать нормальную жизнь. Я понимаю, тебе странно слышать это от меня, но...— Он сел рядом с Анджеем и положил ему руку на колено.— Вот что, Анджей, я буду с тобой говорить начистоту. Видишь ли... я познакомился с одной девушкой. Полюбил ее. Она меня тоже любит. Мы хотим быть с ней вместе. Пойми, Анджей, я больше не могу убивать, уничтожать, стрелять, скрываться. Я хочу жить самой обыкновенной жизнью, только и всего. Ты должен меня понять.
Анджей выпрямился и сдвинул черные брови.
— Прости, я ничего не должен понимать. Нет, нет, постой! Как прикажешь понимать твои слова? Как частный разговор с другом или как официальное заявление командиру?
Хелмицкий растерялся и слегка покраснел.
— Не понимаю тебя...
— Разве я недостаточно ясно выразился? Предупреждаю заранее — в данном случае я буду говорить с тобой как командир. Понятно?
Мацек посмотрел на него растерянно.
— Не знаю даже, что сказать... Я говорил с тобой как с самым близким другом. Мне казалось, ты меня поймешь.
— Брось эти сантименты!— грубо перебил его Анджей.
Он встал с кровати и подошел к окну. В глубине двора здоровенная, рослая деваха разговаривала с молодым официантом. Снизу доносился звон посуды. В саду чирикали воробьи. И вдруг он вспомнил тот решающий разговор с Вагой в прошлую субботу. И ему показалось, что это было очень давно, много месяцев назад. Он обернулся к Мацеку.
— Кто тебе сказал, идиот, что я тебя не понимаю. Но разве в этом дело? Ты сам подумай, что получается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87