В жилах его текла албанская кровь — он происходил из арнаутов, искавших здесь два века назад спасения от турецкого разбоя. Из поколения в поколение служили арнауты верой и правдой в имениях помещиков Потыркэ и Панэ на землях Должа и Яломицы. После крестьянского восстания 1907 года отец Бакыра, Схефтек, поклялся не служить боярам и перевез семью в город. А тут попал из огня да в полымя: албанцев брали только в сторожа. Стал он работать на фабрике и вскоре сдружился с мастеровыми. В 1917-м хозяева сбежали, поручив Схефтеку охранять предприятие. Через несколько месяцев в город вошли немцы, и, когда он отказался впустить их на фабрику, его расстреляли. Спустя два года вернулись хозяева и великодушно пожаловали вакантное место в проходной, освободившееся после гибели Схефтека, его сыну. Бакыр был тогда молод, но уже хорошо усвоил, что значит быть охранником. Даже в незабываемом тридцать третьем, когда все рабочие до единого вышли на улицу из солидарности с бастовавшими железнодорожниками, пост свой не покинул. В 1948-м, хотя Бакыр с большим трудом понял смысл проходившей по всей стране национализации, он остался на заводе по просьбе рабочих. А инженер Овидиу Наста сказал тогда: «Бакыр — человек верный и надежный». В другой рекомендации он и не нуждался. У Бакыра Мануша была потрясающая память — он знал по имени всех рабочих, помнил даже, кто когда пришел на завод, кто где набедокурил еще во времена ученичества, женат ли, сколько детей, в меру ли пьет. Алкоголь ненавидел люто. Приложился с утра — сиди лучше дома, все равно на завод не пройдешь. Бакыр не уступал даже начальникам цехов, когда те приходили и умоляли: «Пропусти человека, поддал-то самую малость, а он сегодня позарез нужен»...
Бакыр по-отечески смотрел на Штефана, в его взгляде читался немой вопрос.
— Что делать, дядя Бакыр, работа засосала, дома собственного не вижу...
Вахтер лукаво улыбнулся:
— Полно, домнул инженер, мы ведь тоже кое-что понимаем. Ты теперь в начальники выбился, чего тебе тут искать?
Обращение к мужчине.
— Ну вот еще! Ты же меня с шестнадцати лет знаешь,— нахмурился Штефан.
— Ладно, молчу. Только с тех пор, как тебя ветром отсюда сдунуло, у меня борода до пояса отросла.
— Ладно, дядя Бакыр, ты, я вижу, по-прежнему такой же неприступный, как скала. Ну да мы еще успеем поговорить.— И Штефан шагнул было на заводскую территорию.
— Стоп! Обожди! Куда идешь? — остановил его вахтер, грудью закрыв проход.
«Вот чертов дед,— улыбнулся Штефан.— Знает меня как облупленного, а прикидывается...» Он вытащил из кармана удостоверение. Старик развернул его, повертел в руках, вернул с равнодушным видом.
— У нас это не годится. С ним можешь ходить там, в городе. А тут носят специальные нагрудные знаки.
— И что же мне теперь делать? — растерялся Штефан.
— Скажи, как полагается, к кому тебе надобно, и сиди жди, пока начальство решит, пускать тебя или нет.
Штефан передернул плечами, процедил сквозь зубы:
— Куда, куда, к генеральному, разумеется.
И сторож опять не упустил случая лишний раз уколоть гостя:
— Ну конечно! Извини, пожалуйста. Известное дело: шишка с шишкой дружбу водит.— Он набрал номер телефона. — Мариета, здесь вот товарищ инженер Попэ, он
хочет пройти к шефу...— И повернулся к Штефану: — В городе он, в уездном комитете.
Штефан оторопел. Ведь они заранее договорились, что он сегодня приедет на завод.
— Ладно, подожду в его кабинете.— Увидел, что Бакыр колеблется, и добавил: — Не торчать же мне здесь, на проходной, эдак я все твои секреты выведаю!.. Как ее фами-
~лия, этой Мариеты? — Ласку,— пробормотал вахтер. Штефан взял из его рук трубку.
— Говорит Штефан Попэ из уездного комитета... Да, Бакыр мне сказал. Что же это у вас за порядки такие — держать гостя на проходной?.. И не оставил никаких указаний? Хорошо, я позвоню в партком.
— Секундочку,— пискнула трубка.— Вот товарищ Нягу как раз рядом.
Послышался другой голос — тягучий фальцет:
— Вы уж извините, товарищ Попэ. Приказ есть приказ, его надо выполнять. Передайте трубочку, я скажу, чтобы вас пропустили. Порядок все же должен соблюдаться...
Бакыр взял трубку. Заговорщически улыбнулся, пропуская Штефана. А удостоверение оставил у себя.
«В конце концов, что мне на них обижаться? — подумал Штефан.— Они люди подневольные, но к чему разводить такие формальности? А если что-нибудь срочное?»
Широкая аллея вела к административному корпусу. Серый бетонный куб высился над заводом многоэтажной громадой. Широкие лестницы были неправдоподобно чисты — казалось, на них еще не ступала нога человека. Лифты сновали вверх и вниз, двери бесшумно открывались, и молчаливые люди спешили по своим кабинетам. Ни привычных шуток, ни веселых голосов, которые когда-то не угасали здесь. «Все иначе,— подумал Штефан.— В общем-то, неплохо, каждый занят своим делом. Но уж больно много суровости и какой-то чопорной деловитости. Морг, да и только». На третьем этаже он подошел к высокой дубовой двери с элегантной табличкой: «Генеральный директор».
Мариета Ласку, женщина внушительных размеров, с волосами цвета красного дерева и тщательным макияжем, заметалась, рассыпалась в извинениях, предложила чашечку кофе и свежую газету, которую «даже шеф еще не раскрывал». У ее стола, развалившись, сидел Василе Нягу. Он не спеша поднялся и с важным видом протянул холеную влажную руку. Когда Штефан отказался от всего предложенного, «старичок-добрячок» тоже заволновался:
— Ну почему же, товарищ Попэ? Такой уж у нас порядок в секретариате, да и на всем заводе тоже. Товарищ генеральный директор учит нас быть всегда вежливыми, гостеприимными, предупредительными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123