— И это ты, самая принципиальная журналистка во всей Румынии?..
— Не вижу ничего предосудительного.
— Отлично! — усмехнулся Павел. — Я могу эту папку забрать домой?
— Конечно. Позвони мне до полуночи.
— А я не всполошу все семейство Испасов?
— Я буду в редакции. Сегодня я дежурю по номеру.
— Ты всегда так, взвалишь всю работу на себя, а люди думают, что выслуживаешься.
Она опустила глаза, задумавшись над словами Павла. Как он ни старался, она заметила и его дрожащие руки, и неуверенность в голосе.
— Не о том ты, Павел. Неудачница, вот кто я...
— Ты?! — Он чуть не подскочил на стуле. — У которой все всегда идет как по маслу?
— Какой же ты близорукий! Совсем людей не понимаешь. Они тебя интересуют только как орудия достижения поставленной цели. А что они думают, тебе все равно. Одно время я считала тебя настоящим коммунистом, достойным представителем первого поколения после Освобождения. И только позже поняла...
— Что поняла?
— Эгоист ты, Павел. А значит, человек ограниченный, не способный объективно оценивать реальность.
— Даже так? А как же мои успехи, которые признаны и оценены?
— Просто ты умен и в свое время сумел правильно угадать направление развития нашей промышленности.
— А теперь? Одурел? Знаешь, в Бухаресте один человек тоже утверждал, что я из ума выжил.
— Я думаю, ты сам свой ум растерял, уверовав в свое превосходство над другими.
Наступила долгая пауза. Коему раздражал, выводил из себя этот сдержанный, дружеский тон, которым она научилась в последние годы «анатомировать» его поведение. «Какого черта эта женщина постоянно судит меня?» И он решительно закончил разговор:
— Хорошо. Я позвоню тебе в редакцию. Обещаю, что управлюсь до полуночи.
Они встали одновременно. Он — подчеркнуто резко, желая всем видом показать, что полон сил и энергии. Она — с какой-то странной, несвойственной ей медлительностью. Когда спускались по лестнице, Косма вдруг вспомнил:
— А ведь ты еще что-то хотела сказать...
Ольга не поднимала глаз. Смотрела под ноги, словно боялась упасть.
— Да, хотела...— И вдруг в упор взглянула Павлу в лицо. Ее глаза сверкнули каким-то яростным упреком.— Я беременна.
Павел окаменел. Не чуя под собой ног, шагнул словно по воздуху, тщетно пытаясь собраться с мыслями, понять, осознать услышанное. Спросил прерывающимся щепотом:
— Когда! Как так? — И вдруг, обожженный страшной, невозможной догадкой, закричал: — Кто он? Говори же!
Ольга стояла двумя ступеньками ниже. Она глянула на него снизу вверх. Павел дрожал, как в припадке. «Бог ты мой, да он ревнует! И это после всего, что случилось...»
— Думаешь, если ты способен на подлость, то и другие тоже?
— Да, но мы так давно живем врозь...— растерялся он. Она снова посмотрела на него с неприязнью, сказала
хмуро:
— Короткая у тебя память, Косма. Пепельно-серое лицо Павла начало постепенно оживать.
В глазах заискрилась радость, он шагнул ей навстречу, протянул руки, готовый прижать к груди.
— Так это же великолепно!.. Ведь я всю жизнь мечтал об этом!
Но Ольга не шевельнулась, стояла холодная и неприступная.
— Об этом ты мечтал? О ребенке, зачатом в пьяном угаре, во время пытки? — Она повернулась к нему спиной и вышла на улицу. Косма бросился за ней.
— Меня давно уже мучит стыд за тот вечер,— торопливо говорил он, не обращая внимания на прохожих.— Я был пьян. И взбешен. А ты меня отталкивала с презрением, на какое только способна... Все-таки я был твоим мужем, а ты — моей женой.
— Только по документам. Для меня не существует семейной жизни без любви. Если мужчина, пусть пьяный, изнасиловал свою жену как последний подонок, значит, он не уважает ее и не ценит, проще говоря — не любит. Он превращается в зверя. Но даже звери и те оберегают самок, заботятся... Ты же просто мстил. В страшной злобе унижал меня, пользуясь своей буйволиной силой.
Косма остановился в отчаянии. Он часто вспоминал ту ночь слепого бешенства и неистовства. Знал, что виноват. Но сейчас его переполняло другое чувство.
— Знаю, Оленька, все знаю. Ты права, я вел себя как зверь. Но подумай только: то, чего мы ждали столько лет, случилось. И наплевать мне, как обойдутся со мною. Хочу сына. Нашего сына, Оленька!
Только сейчас он заметил слезы, которые текли по ее щекам. Осторожно, с нежностью обнял за плечи. Ольгу бил озноб. Она молча позволила усадить себя в машину и, - только когда он дал газ, коротко сказала:
— Высади меня у редакции.
Павел утвердительно кивнул. Глядя перед собой в одну точку, Ольга добавила:
— Я решилась. Мне неприятно даже думать об этом ребенке. Я его не оставлю.
Руль чуть не выскользнул у него из рук. Он так резко затормозил, что шедшая сзади машина ударилась в бампер «фиата». Косма сидел как оглушенный. Машинально подал милиционеру документы. Тот заглянул в права, в удостоверение и взял под козырек.
— Можете ехать, товарищ генеральный директор. Ремонт оплатит владелец той машины: он не соблюдал положенную дистанцию. Будьте здоровы!
Ольга молча вышла из «фиата», пристально взглянула на Павла. И тут он очнулся, вылез из машины, подошел к другому водителю, протянул руку:
— Я прошу прощения. Вина моя: я слишком резко затормозил. Если у вас есть претензии, пожалуйста, позвоните мне...— Потом обратился к милиционеру: — Вы ошиблись. Он здесь ни при чем. Во всем виноват я.
Они снова сели в машину и в полном молчании доехали до редакции. Захлопнув за собой дверцу, Ольга обошла машину и, нагнувшись к опущенному стеклу, прошептала:
— Ты должен понять. Мне страшно. Мой ребенок, мой мальчик может родиться инвалидом, уродом, идиотом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123