И дополз. А после около Якутска, в деревне Кильдямцы, белобандитская пуля насквозь прошла голень. И все эту ногу. Но опять же молодость — допрыгал до тальников, залег там и вел огонь по врагу. Потом уже потерял сознание, да меня там санитары нашли. Опять, значит, остался в живых.
— Коля! Коля! — взволнованно заговорил Вася.— Ты ничего не слышишь?
Парни сдернули с головы шапки и стали прислушиваться.
— Самолет!.. Самолет летит...
— Ракетницу!..
Оба завертелись волчком и помчались к своим.
Старик, не помня себя, вскочил на ноги. Сердце лихорадочно стучало, в ушах стоял серебряный звон.
С востока, у горизонта, где небо было яснее и светлее, донесся было жужжащий звук, словно шмель пролетел, но его заглушил скрип снега под ногами бежавших парней. Первым прибежал Вася, который сгоряча чуть не наскочил на костер. За ним примчался Тогойкин.
И снова послышалось жужжание. Постепенно звук стал приближаться, усиливаться, и вот уже был слышен гул. Рокоча и гудя, самолет, казалось, был уже совсем близко, как вдруг все звуки сразу стали глуше.
— Свернул! — в ужасе вскрикнул Вася.
— Полетел вдоль большой низины! — всполошился Тогойкин и, подняв кверху ракетницу, напоминавшую старинный болыпой аляповатый револьвер системы «Смит-Вессон», выстрелил три раза подряд. В серое небо, сплошь затянутое белесыми облаками, взметнулись три стремительных огня, они с треском взорвались и, осветив яркими вспышками вершины ближайших лиственниц, так же быстро погасли.
— Хватит, Коля!— Вася потянул друга за рукав, когда тот в четвертый раз поднял руку.— Хватит, не надо зря тратить!
Звук пролетевшего самолета, постепенно ослабевая, совсем замер. А люди, надеясь, что самолет снова повернет в их сторону, зажужжит и зарокочет над ними, напряженно прислушиваясь, застыли на месте.
Но никакие звуки до них больше не долетали.
Наступила такая тишина, словно и небо и землю завалило ватой.
— Не увидел,:— глухо проговорил Тогойкин.
— Даже не показался,—прошептал Вася Губин, словно его больше всего обидело, что самолет кружил где-то поблизости, а не дал на себя поглядеть.— Ну что же, пойдемте к своим.
Коловоротов прошептал одними губами:
— Не увидимся мы с тобой, Марта!
— К своим? А как же лыжи? — Душу Тогойкина раздирали невыразимо противоречивые волнения. Ему и хотелось идти к своим и страшно было увидеть их сокрушенный вид. И надо идти, чтобы успокоить людей, но, с другой стороны, нельзя терять время, необходимо как можно скорее сделать лыжи.— Семен Ильич, вы...— Только сейчас заметив, что старик опять лежит на снегу, он схватил его поперек туловища и поднял.
С безжизненно повисшими руками и ногами, старик был тяжел, как куль сырого песка. Тогойкин с большим прудом дотащил его до самолета, внес внутрь, усадил и оглядел товарищей.
Их вопрошающие взгляды были устремлены на вошедших. Казалось, все они сейчас вскочат и начнут расспрашивать. Но никто не шевельнулся. Никто ничего не спросил. Только глаза... Как много говорят глаза человека! Вот, оказывается, почему в минуты самого светлого счастья или самой черной печали, когда не хватает слов, чтобы выразить свои чувства, люди по глазам понимают друг друга.
— Пролетел мимо, нас не заметил,---равнодушно проговорил Тогойкин, как бы не придавая этому событию значения.
— Знаем,—спокойно сказала Катя Соловьева, осторожно приглаживая волосы, будто ей надо было поправить прическу.— Знаем! А других новостей нет?
— А где же материал для лыж? — пробасил Попов. Казалось, он вовсе и не слышал ничего о самолете.— Мы с Семеном Ильичом построгали бы.
— Да, мы бы построгали! — У Семена Ильича вид был оторопелый.— Идите принесите.
— Товарищи! — Голос Ивана Васильевича прозвучал особенно звонко. Все обернулись к нему.— Товарищи! — повторил он и немного помолчал для большей убедительности.—Дела наши совсем неплохи. Пролетел самолет «По-2». Это значит, что мы не так далеко от населенного пункта.
Много, очень много может значить слово, если оно сказано кстати, в нужный момент.
— Не так далеко!—неожиданно завопил Эдуард Леонтьевич Фокин, падая навзничь и закрыв лицо руками.— Выпросите у своего якутского шамана серебряные лыжи! Сгиньте, улетайте на своих воробьях, которых вы кормите крадеными сухарями!
Только тогда, когда Фокин повалился на спину, люди заметили, что он сидел. Оказывается, может...
Парни вышли.
— Опять началась обедня! — медленно проговорил Попов и отвернулся.
— Дайте ему воды! — распорядился Иван Васильевич.
Серьезнее всех, не считая Калмыкова, пострадал Иван Васильевич. Маленький, худощавый, с тонкими,. хрупкими пальцами, он, казалось бы, должен был вызывать в людях жалость. Но все сразу почувствовали, что в жалости этот человек не нуждается. Напротив, все нуждались в его участии, в его умном внимании, в не покидающей его бодрости духа, в его всегда кстати сказанном слове. Да, сила его была не в мускулах. Окружающие даже не всегда отдавали себе отчет в том, что не они сами, а он натолкнул их на такие-то мысли, дал понять то-то и то-то. Например, никто ведь не обратил внимания на то, что пролетел над ними «По-2». И вовсе не оттого, что люди не умели различать самолеты по звуку. Как часто не замечаешь даже, молод или стар был человек, прошедший мимо тебя, мужчина или женщина.
Ведь «По-2» маленький самолет. Допустим, он проделал расстояние от взлетного поля до них и обратно. Значит, они действительно находятся недалеко от населенного пункта. А если так, то они могут быть спасены. Как же было людям не радоваться.
Только Фокин, отхлебнув воды, снова закрыл лицо руками и заплакал, фыркая и задыхаясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102