– Это огромная честь, коллега, поистине величайшая честь.
«Растолковывать слова древнего еврея, чтобы христиане могли использовать содержащуюся в них мудрость против самих же евреев? Сомнительная честь, тяжкая ноша! Змея на кресте – это я, – размышлял Алехандро. – Мне уготована участь стать предателем собственного народа.
Однако если не я, то кто? И если эту работу будет делать кто-то другой, я утрачу всякую надежду на то, чтобы контролировать дальнейшую судьбу этих откровений. Можно поступить иначе… переводя, исказить смысл одного, двух, десяти слов, так что ни одна формула не будет срабатывать… до тех пор, пока книга не попадет в руки другого еврея, который исправит ошибки».
Глаза Фламеля блестели от возбуждения.
– Не могли бы вы хотя бы примерно прикинуть, сколько времени у вас уйдет на завершение всей работы?
– Две недели, возможно, или больше, смотря как пойдет дело.
В первый момент Фламель выглядел разочарованным, но потом его лицо прояснилось.
– Я много лет ждал, пока будет найдено это сокровище, как-нибудь потерплю еще немного. – Его лицо приняло торжественно-серьезное выражение. – Я использую это время для подготовки, чтобы предстать перед Господом в качестве творца – если Он пожелает принять меня как такового. Начну молиться сегодня же вечером.
Возможно, это было самое длинное и подробное письмо Марселя. Дочитав до конца, Карл Наваррский долго сидел перед огнем и обдумывал его содержание. Период неопределенности закончился – Париж принял решение, где начать мятеж. На протяжении последующих нескольких недель Карл соберет своих людей, экипирует их, как сможет, и постарается добиться того, чтобы они вели себя как воины, а не как мерзкий, трусливый сброд, каким являются. Карл снова перечитал письмо, стараясь запомнить все самое важное, и бросил его в камин. Пергамент зашипел и съежился, испуская зловонный запах.
– Марсель думает, что лучше собраться в Компьене, – сказал он барону де Куси. – Так мы и сделаем.
– Графиня Элизабет просит вас прийти, – заявил Чосер. – Она чувствует необъяснимую слабость.
Де Шальяк тяжело вздохнул.
– Я приеду в течение часа.
– Она хотела бы видеть также доктора Эрнандеса.
– Боюсь, сейчас он слишком занят переводом.
– Это известие огорчит графиню, сэр. Но если нельзя, то нельзя, что же поделаешь? – Чосер достал из кармана плаща запечатанный пергамент. – Не будете ли так добры передать эту записку доброму лекарю? Здесь описаны симптомы болезни графини. Вы сможете обсудить их с ним до того, как отправитесь в путь. Его соображения помогут вам составить мнение о таинственном недомогании графини.
– Хорошо, – ответил де Шальяк, принимая пергамент. – Я немедленно передам ему записку.
И, едва Чосер ушел, он пошел в библиотеку и взломал восковую печать.
– Видите? Я говорил, что так и будет. Теперь эти слезливые англичане станут требовать нашего присутствия каждый день – чтобы лечить их выдуманные болезни. И у вас не останется времени для работы.
Алехандро прочитал записку, поднял взгляд на де Шальяка и улыбнулся.
– Работа подождет. – Он бережно закрыл книгу Авраама. – Эта рукопись будет существовать еще долго после того, как и графиня, и вы, и я обратимся в прах. И, честно говоря, симптомы болезни графини не кажутся мне выдуманными. Графиня описывает, и, должен заметить, исключительно образно, бледность, слабость, отсутствие аппетита, учащенное дыхание, общее ощущение подавленности – все это симптомы болезни под названием «любовное томление».
– С каких это пор любовь считается болезнью?
– Она всегда была болезнью, де Шальяк. Правда, болезнью не столько тела и разума, сколько души, хотя она и проявляется в форме слабости, общего расстройства тела и смятения ума. Неужели вы никогда не испытывали на собственном опыте, что такое любовь?
– Не до такого состояния, когда тело полностью подчиняется ее воле.
Алехандро цинично улыбнулся.
– Жаль. Неплохо бы предъявлять всем лекарям требование, чтобы они влюблялись хотя бы раз в жизни. Тогда они смогут отличить симптомы этой болезни от более опасных.
– Это тоже опасный недуг, и мудрые люди избегают его, – с усмешкой сказал де Шальяк.
– Только те, кому незнакома его сладость. Однако мы можем без конца обсуждать этот вопрос, так и не придя к согласию. Факт в том, что по какой-то причине этот недуг тяжелее протекает у женщин, чем у мужчин. Объясните это графине.
– Нет.
– Почему?
– Потому что я не верю ни одному ее слову.
– Ох, коллега, так нельзя… будьте добры к ней. Если в вас нет такого рода доброты, тогда вы не столь выдающий доктор, каким я считал вас. Тот всегда имеет сострадание к более слабому, чем он сам; в особенности если речь идет о леди.
– Вам меня не убедить.
– Тогда мне придется оставить свою работу и поехать с вами, иначе она просто снова пошлет за мной, не удовлетворившись вашим «лечением». Вы скажете графине, что единственное лечение от ее недуга – это покой, и назавтра последуют те же жалобы.
Страшно недовольный, де Шальяк тем не менее в конце концов согласился.
– Ладно, поехали. Давайте побыстрее разделаемся с этим.
Их ввели в личную комнату графини, посреди которой стояла огромная кровать под балдахином, с задернутыми со всех четырех сторон занавесками.
– Миледи? – позвал приведший их слуга.
– Да? – ломким, еле слышным голосом ответила она.
– Прибыли лекари.
Послышался приглушенный вздох облегчения.
– Ох, слава богу.
– Я отдерну занавеску?
– Минуточку.
Послышался шелест ткани.
– Можете открыть, – сказала графиня.
Она лежала, опираясь на груду подушек, с распущенными волосами, в завязанной у горла тонкой шелковой рубашке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175