— Нет, — угрюмо сказал Генка.
— Спи. — Коля загородился газетой. На душе вдруг стало скверно и тоскливо. — У меня дела тоже не сахар, — сказал он. — Создается впечатление, что Кузьмичев хочет моим честным именем и авторитетом прикрыть грязное дельце.
— У тебя есть факты?
— Пока нет. Но интуиция меня редко подводила. Я прошу тебя, Маша: держи себя в руках. Время сейчас трудное, но ведь ты сама любишь повторять: «имей душу, имей сердце, — и будешь человек во всякое время».
— Ты уверен, что все это пройдет? — тревожно спросила Маша. — В двадцатом мы жили иначе. Чище мы жили. Красивее. А сейчас… Подходит ко мне новая директриса и показывает кольцо с бриллиантом. «Муж, говорит, по дешевке купил у одного армяшки. Тот боится, что посадят, и все распродает». Заметь: «армяшка»! Она же учит детей. Что же будет, Коля?
— Ничего не будет, не закатывай истерик! — резко сказал Коля. — Я тебе прямо скажу. Да! Возможны любые издержки! Ты пойми — мы пер-вы-е! Первые строим новый мир. И делаем ошибки. Даже крупные. Я в одно верю: мы все переживем, все преодолеем! И ты верь! Верь и работай! Не нравится мне, что Генка, к слову сказать, лихо молотит языком. Плохо это. Давай примем к сведению.
— Давай примем, — послушно кивнула Маша. — Не сердись. Я устала, сдают нервы. Прости меня.
Утром позвонил Кузьмичев.
— Как среагировали в прокуратуре? — бодро осведомился он.
— На что среагировали?
— Как? — удивился Кузьмичев. — Вы же сами мне доложили: «отправлю завтра».
— Доложил. А теперь изменились обстоятельства.
— Зайдите ко мне, — Кузьмичев повесил трубку.
…Он встретил Колю укоризненной улыбкой:
— Николай Федорович, я вас не узнаю! Где ваша легендарная хватка? Где ваша решительность?
— Разрешите доложить по существу? — сухо спросил Коля. Этот человек был неприятен ему с первых дней знакомства. Вначале потому, что он был неприятен людям, которых Коля безоговорочно уважал, перед которыми преклонялся. Бушмакин и Сергеев однажды вполне откровенно сказали: «Будь с ним осторожен, он способен на все. Но поймать его за руку очень трудно. Это тоже учти. И помни главное: идеалов своих, принципов — ни перед кем не роняй!» А впоследствии Коля и сам разобрался в человеческой сущности Кузьмичева.
— Докладывайте, — разрешил Кузьмичев.
— Родькин признался в совершении преступления. Я получил заключение биологической экспертизы: на одежде Родькина, равно как и на лезвии финки, — кровь Слайковского. Экспертиза подтверждает также, что на рукояти ножа — следы пальцев Родькина. С повинной явился соучастник Родькина — Соловьев. Он рассказал, что вместе с Родькиным затевал ограбление инженера. Формально все ясно, и я обязан направить дело следователю прокуратуры.
— Что же вас… удерживает? — напряженным голосом спросил Кузьмичев.
— Меня удерживает неопровержимая обойма доказательств. Они подобраны так тщательно, что милиционер-первогодок не ошибется. В этом деле есть фальшь, товарищ начальник. Я прошу дать мне несколько дней, и я разберусь. Вы поймите — легче всего доложить, что дело раскрыто. Легче всего. Я не хочу, чтобы потом меня мучила совесть и чтобы про нас говорили, что мы «бездушная машина закона».
— Это кто же так говорит? — поинтересовался Кузьмичев.
— Люди говорят. Граждане. Разрешите идти?
— Докладывайте мне в конце каждого рабочего дня, — приказал Кузьмичев. — Свободны.
…В обеденный перерыв Коля позвонил в приемную начальника управления НКВД и попросил записать его на прием.
— Как ваша фамилия, товарищ? — переспросил секретарь. — Кондратьев? Минуточку… — Он отошел от телефона.
Коля волновался. От того, как скоро попадет он к человеку, которому доверено решать судьбы многих людей, в том числе и судьбу его Маши, — от этого зависело все. Даже его, Коли, положение на службе. «Обидно будет, — горько думал Коля. — Не посмотрят ведь, что я что-то успел. Что-то могу. В лучшем случае уволят без выходного пособия, и баста. Да и не в этом дело. С Машей что будет, с Генкой?»
Секретарь подул в трубку, крикнул:
— Куда вы пропали, Кондратьев! Приезжайте немедленно. Вас примет заместитель начальника управления. Пропуск заказан.
Коля позвонил начальнику первой бригады и попросил побеседовать еще раз с женой покойного Слайковского. А сам уехал на Литейный.
…Постовой сержант в фуражке с васильковым верхом скользнул равнодушным взглядом по Колиному лицу, по его служебному удостоверению, по пропуску.
— Проходите, — бросил он небрежно.
Коля поднялся на шестой этаж. Перед дверьми с табличкой: «Заместитель начальника Управления НКВД по Ленинграду и Ленинградской области» он на мгновение остановился и вдруг ощутил, как забилось сердце. «Что это со мной? — подумал Коля. — Сроду этого не было», — он толкнул дверь и вошел в приемную.
— Кондратьев? — Навстречу поднялся лейтенант госбезопасности. — Вас ждут, пройдите.
Коля толкнул следующую дверь. В глубине кабинета, за небольшим двухтумбовым столом сидел седой человек. На красных петлицах гимнастерки по три ромба. Над левым карманом поблескивали два знака: первый, юбилейный знак ОГПУ с римской цифрой V, второй — наградной. Коля знал, что в органах его называют «знаком почетного чекиста».
— Здравия желаю, — сказал Коля. — Я — Кондратьев. Меня привело к вам, товарищ комиссар, сугубо личное дело. Оно касается моей жены, Вентуловой-Кондратьевой Марии Ивановны.
— Это ваша жена помогла задержать бандита Кутькова в девятнадцатом в Москве? — спросил комиссар.
— Моя.
— А раскрыть политическую банду в селе Грель на Псковщине тоже она помогла? — Комиссар улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193