— Здесь я, Николай Федорович. Ну как? Насчет Москвы!
— Будем драться, — хмуро бросил Коля. — Ты свои сомнения оставь, Горохов.
— Есть! — Горохов повеселел, лихо вырулил к Пассажу. — О жене вашей и о сыне слыхать что-нибудь?
— Ничего не слыхать, — Коля совсем помрачнел. — Ничего. Виктор забегал три дня назад. Он ведь здесь, под Москвой.
— Талантливый оперативник, — с уважением сказал Горохов. — Все так говорят, — он улыбнулся. — А что, Николай Федорович, — догоняет вас Виктор Алексеич. Уже подполковник, а?
— Эх, Горохов! — вздохнул Коля. — Пусть хоть комиссар! Лишь бы живой остался.
— Что верно, то, как говорится, факт, — в свою очередь вздохнул Горохов.
Во дворе управления стояли грузовики. Сотрудники грузили архив и делопроизводство. Работали молча, передавая друг другу пачки бумаг, словно ведра во время пожара. Мимо, по Петровке, прошагала колонна ополчения — пожилые, наспех экипированные люди, без выправки, без уверенного, твердого шага кадровых красноармейцев. Лица у всех были замкнутые и суровые, многие бойцы шли еще без оружия.
— Всем не хватает, — подошел к Коле Рудаков. — Какой от таких солдат толк на фронте? Что они умеют?
Коля тяжело посмотрел на Олега:
— Ненавидеть умеют. Остальному — научатся. Когда отправите машины, постройте людей, — Коля замолчал и прислушался. — Что слышите, Рудаков?
— Ничего, товарищ полковник, — удивился Олег и вдруг догадался, о чем спрашивает Коля. Стояла тишина. Тягостная, жуткая тишина — такая бывает в тихие, пасмурные дни на кладбищах.
— Шел сегодня в управление, — тихо сказал Олег. — Смотрю, документы жгут. Прямо на улице, в цинковых корытах. — Олег повел плечом, тоскливо посмотрел на Колю: — Страшно это, товарищ полковник. Хотите ругайте, хотите бейте. Пепел летит, лица у всех — покойницкие.
— Возьми себя в руки, — так же тихо ответил Коля. — Нервы нам еще пригодятся, Олег. Потому что самые главные трудности, скажем так, они еще впереди.
Олег скомандовал, все построились. Коля медленно прошелся вдоль строя, вглядываясь в знакомые, много раз виденные лица своих товарищей. Сегодня они были совсем другими, эти лица. Напряженные, осунувшиеся, тревожные. Коля вдруг поймал себя на мысли, что некоторых он просто не узнает. «Не помню? — почти испугался Коля. — Чепуха какая. Нет! Просто они стали другими. За двадцать четыре часа стали совсем другими. А ведь они еще не знают ни о решении ГКО, ни о своей роли в выполнении этого решения. В конце концов, если уж называть вещи своими именами, не слишком приятная им работа предстоит, ох не слишком. Фронт — это недосягаемая мечта в сравнении с тем, что придется делать здесь. И все же выбрали именно их — проверенных, до конца преданных Советской власти, — без оглядки, без вопросов, сомнений, выбрали тех, на кого всегда опиралась страна в трудные свои минуты: коммунистов и рабочих. И это доверие, эту надежду нельзя не оправдать».
— Смирно! — крикнул Олег. — Товарищ полковник! Отряд сотрудников вверенного вам управления построен!
— Вольно! — Коля остановился у правого фланга. — Москве грозит серьезная опасность, товарищи. Речь идет о жизни и смерти нашей столицы. Так вот: для того, чтобы обеспечить тыл города, в ночь на двадцатое вводится осадное положение. Охрана строжайшего порядка на участке от Петровки до Сретенки и от Садового до Бульварного кольца поручена нам. Это приказ Государственного Комитета Обороны, приказ нашей партии, приказ лично товарища Сталина. Рядом с нами будут действовать внутренние войска НКВД и добровольческие рабочие отряды. Задача: не допустить никаких акций со стороны фашистской агентуры, провокаторов и прочих пособников врага. Тех, кто призывает население к беспорядкам, а также мародеров, бандитов и грабителей, взятых с поличным, властью, данной мне Родиной, приказываю уничтожать на месте! Прочих преступников и нарушителей порядка задерживать и передавать судам военного трибунала. — Коля обвел строй глазами и продолжал: — Это нелегкое дело, товарищи. Тех, кто не уверен в себе, в своих нервах и выдержке, прошу сказать об этом прямо.
Все молчали.
— Хорошо. Сейчас мы получим на складе внутренних войск оружие и приступим к несению службы. Рудаков, ведите отряд.
Сотрудники перестроились в колонну и двинулись к Бульварному кольцу. Коля шагал в конце колонны. Когда свернули на Петровский бульвар, у тумбы с выцветшими, рваными афишами Коля увидел женщину. Она стояла спиной, лица, естественно, не было видно, но во всей ее фигуре было что-то неуловимо знакомое, настолько, что замерло сердце и ноги сами собой понесли в ее сторону.
— Куда вы, товарищ полковник? — тревожно крикнул Олег.
— Маша, — негромко позвал Коля и остановился.
Она оглянулась, это была совсем незнакомая, лет тридцати пяти женщина. На Колю удивленно глянули серые невыразительные глаза, и, внутренне холодея от вдруг резанувшего отчаяния, Коля сказал виновато:
— Простите. Я обознался.
Он догнал отряд. Последним в шеренге шел Михаил Воронцов. Он понимающе посмотрел и молча вздохнул.
— До сих пор ни слова, — сказал Коля. — У меня такое чувство, что ни Гены, ни Маши моей в живых больше нет.
Автоматы выдавал старшина-сверхсрочник в новенькой гимнастерке. Снимая очередного «Дегтярева» со стеллажа, он произносил одну и ту же фразу:
— Владей осторожно…
— Ты бы их протер, подготовил, — пробурчал Олег. — Они нам не для парада нужны.
Старшина смерил Олега насмешливым взглядом:
— Ты, капитан, как ребенок. Вон ящик в углу, бери ветошь и шуруй.
Олег послушно направился к ящику.
— Каждому по два диска, — сказал старшина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193