Губы были злобно втянуты. Она все повыкидывала с туалетного столика. Склад
снарядов опустошился. Он все еще мог прочитать страх в ее глазах... но это
все еще был не страх перед ним.
- Ты положишь все вещи назад, - сказал он, стараясь не задыхаться. Это
было бы нехорошо, отдавало бы слабостью- Затем ты положишь назад чемодан и
пойдешь в постель. И если ты все это сделаешь, я, может быть, не буду бить
тебя слишком сильно. Может быть, ты сможешь выйти из дому через два дня
вместо двух недель.
- Том, послушай меня, - она говорила медленно. Ее взгляд был очень
ясный. - Если ты приблизишься ко мне снова, я убью тебя. Ты понимаешь это,
ты, лохань с кишками? Я убью тебя.
И вдруг - может потому, что лицо ее выражало ясное отвращение,
презрение к нему, может, потому что она назвала его лоханью с кишками, или
потому, что грудь ее мятежно поднималась и опускалась - его охватил страх.
Это была не почка, не цветок, а целый - черт возьми - САД страха - ужасный
страх, что его ЗДЕСЬ нет.
Том Роган рванулся к жене, на этот раз без вопля. Он подошел тихо, как
торпеда, прорезающая воду. Теперь он намеревался не просто бить и подчинять
ее, а сделать с ней то, чем она так опрометчиво угрожала ему.
Он думал, что она убежит. Возможно к ванной. Или к лестнице. Вместо
этого она стояла, не двигаясь с места. Ее бедро ударялось о стену, когда она
легла на туалетный столик, и стала толкать его вперед, на него, сломав до
основания два ногтя, поскольку потные ладони сделались скользкими.
На какое-то мгновение туалетный столик пошатнулся, затем она снова
подалась вперед. Столик завальсировал на одной ножке, зеркало ухватило свет
и отразило короткую плавающую тень аквариума на потолке, затем он закачался
впередназад. Край его ударил Тома по бедрам и он свалился. Раздался
мелодичный перезвон бутылочек, они опрокинулись и разбились. Он видел, как
зеркало падает на пол слева от него, поднес руку к глазам, чтобы защитить их
и выпустил ремень. Стекло рассыпалось по полу. Он почувствовал режущую боль,
показалась кровь.
Теперь она плакала, ее дыхание перешло в высокие рыдания. Сколько раз
она представляла себе, как бросает его, бросает этого тирана, как она
бросила когдато тиранаотца, удрав в ночь и заранее затолкав сумки в багажник
своего "Катласса". Она была не настолько глупа, чтобы не понимать - даже в
разгар этой невероятной бойни
- что она не любила Тома и никоим образом не любит его сейчас. Но это
не мешало ей бояться его... ненавидеть его... и презирать себя за то, что
выбрала его по Каким-то неясным причинам, похороненным в те времена, которые
вроде бы канули в прошлое. Ее сердце не разбивалось; оно словно сгорало
вгруди, таяло. Она боялась, что огонь ее сердца может уничтожить рассудок.
И сверх того, на задворках ее разума, ноющей болью отдавался сухой
голос Майкла Хэнлона: "Оно вернулось, Беверли... оно вернулось... и ты
обещала..."
Туалетный столик качнулся. Раз. Два. Третий раз. Казалось, он дышит.
Двигаясь в возбуждении - уголки ее рта конвульсивно дергались, - она
быстро обогнула туалетный столик, на цыпочках ступая по разбитому стеклу, и
схватила ремень как раз в тот момент, когда Том накренил его. И тут же
выпрямилась, рука скользнула в петлю. Она стряхнула волосы с глаз, наблюдая
за его движениями.
Том встал. Осколок зеркала порезал ему щеку. Диагональный порез -
тонкая линия, похожая на ту, что рассекла бровь. Он искоса смотрел на
Беверли, медленно вставая на ноги, и она видела капли крови на его шортах.
- Ты дашь мне этот ремень, - сказал он.
Но она повертела ремень в руке и посмотрела на него с вызовом.
- Прекрати это, Бев. Немедленно.
- Если ты подойдешь ко мне, я вышибу из тебя все говно, - эти слова, к
ее великому удивлению, исходили из ее рта.
А кто этот троглодит в окровавленных шортах? Ее муж? Ее отец? Любовник,
которого она привела в колледж, и который однажды ночью разбил ей нос,
просто из прихоти? ПОМОГИ
МНЕ ГОСПОДИ, подумала она. ГОСПОДЬ сейчас поможет: мне. А ее рот
продолжал:
- Я могу это сделать. Ты толстый и неповоротливый, Том. Я уезжаю, и,
думаю, там останусь. Это, наверное, все.
- Кто этот парень, Денбро?
- Забудь это. Я была...
Она слишком поздно поняла, что вопрос он задал просто, чтобы отвлечь
ее. Он приблизился к ней, когда у него с губ слетало последнее слово. Ремень
в ее руках по дуге рассек воздух, и звук, который он издал, когда рассек ему
рот, был подобен звуку упрямой пробки, вырвавшейся из бутылки.
Он взвыл и зажал рот руками, в расширившихся глазах были боль и
удивление. Между пальцами по рукам полилась кровь.
- Ты разбила мне рот, сука! - закричал он. - О, Бог мой, ты разбила мне
рот!
Он опять пошел на нее, с вытянутыми руками, рот - мокрое красное пятно.
Его губы разорвались в двух местах. Из переднего зуба была выбита коронка.
Она увидела, как он выплюнул ее. Какая-то часть ее существа, больная и
стонущая, была вне этой сцены и хотела бы закрыть глаза. Но та, другая
Беверли, чувствовала экзальтацию приговоренного к смертной казни
заключенного, вырвавшегося на свободу по прихоти землетрясения. Той Беверли
все это очень нравилось. Я хочу, чтобы ты это проглотил! Чтобы ты этим
подавился!
Именно та Беверли раскачала ремень в последний раз - ремень, которым он
сек ее по ягодицам, по ногам, по грудям. Ремень, который он испробовал на
ней бессчетное число раз за последние четыре года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62