Как будут тупеть и звереть все его последователи. На тех и других Майклу было в высшей степени наплевать. Его волновала только своя судьба.
Лучшее, что его ждет, – он умрет раньше, чем думает. Захлебнется в отстойнике или удавится. Утопиться проще, чего там – просто нырнул под рещетку, а для надежности привязал себя за шею заранее снятыми штанами. Правда, противно очень. Майкла едва не вырвало, когда представил себе мутную жижу, в которой он хлопает глазами, а вокруг плавают толстые черви, лезут в нос и в уши, норовят забиться в открытый рот.
Повеситься – это почище. Благородная смерть для каторжника. Но сложная. Реальней всего свести счеты с жизнью на барщине, в теплице. Но петля – не отстойник, куда непрошеные спасатели лезть побрезгуют. Поэтому для самоубийства обычно выбирали преданного друга, который стоял бы на шухере, отвлекая вертухаев. Да и петлю готовить трудно. Проф как-то обмолвился, что на изготовление качественной удавки уходит от четырех до четырнадцати недель. Как повезет. Веревок же нет, поэтому отрывается кант от простыни. Для надежности нужно скрутить вместе не менее четырех штук. Если повезет, его можно на что-нибудь выменять, но это грязное дело. Веревку, сплетенную из выменянных кантиков, не грех и спереть. А вот если умыкнешь честную веревку, могут и на «мыльницу» пригласить.
Майкл подергал за простыню. Кантика не было. Уже кто-то оторвал. Может быть, даже сплел веревку. Может, успел повеситься.
– Проф, а вас-то сюда за что? – спросил, чтобы не думать о кантиках и Людмиле.
С соседней койки донесся вздох.
– Мы все – отрыжка империи Железного Кутюрье. То, что мешает процессу ее пищеварения.
Майкл приподнялся на локте.
– В каком смысле?
– В прямом. Мы – это те, кто самим фактом своего существования угрожает спокойной жизни Железного Кутюрье. Которые знают, подозревают или видели, или даже могли видеть слишком много. Он из тех людей, которым вечно кажется, будто за ними подглядывают.
– Никогда бы не подумал, – пробормотал Майкл. Он скрывал, что Железный Кутюрье – его отец. Сказался однофамильцем, благо Тейлоров в мире лишь немногим меньше, чем Смитов.
– Вот, к примеру, Шанк. Его взяли за торговлю наркотиками. Никто б его не тронул, но в последней партии вместо «дури» был брусок какого-то металла. Шанк его видел, потом попытался навести справки. Через неделю он уже сидел в тюрьме. И таких тут много. Почти все. Особенно в Нижней Палате.
Профессор ненадолго затих, повернулся на бок.
– Я шесть лет провел в Верхней Палате. Там те, кто знает побольше. У них есть тиви, радио, условия совсем другие. Их держат отдельно, потому что их услуги могут понадобиться вновь в любую секунду. А Нижняя Палата – расходный материал, случайные люди. Отрыжка, одним словом.
– А я считал, что в Верхней «отдыхает» уголовная аристократия.
– Нет, – собеседник засмеялся. – Там техническая интеллигенция. Инженеры. Обслуга. Бухгалтеры. Те, кто работал в лабораториях, цехах, офисах корпорации.
– А вы? Вы же знаете достаточно…
– Чтобы жить в относительном комфорте? – профессор усмехнулся. – А это обратный случай. Мне известно столько, что и использовать-то страшно.
«Вот дерьмо, – подумал Майкл, – а я же ведь тоже знаю больше, чем все они, вместе взятые! Может, они все там великие ученые, но ведь я-то знаю главное – как устроена система…»
– «Третий изотоп»… – проф закашлялся. – Глупое название. У таллия нет третьего изотопа. И это вещество – вовсе не таллий. Русский гений Менделеев не видал во сне такого и места ему в своей таблице не отвел.
Он опять зашелся кашлем – долгим и сухим. Майкл встал и подал ему воды.
– Порой я ненавижу дельцов, которые дальше собственной выгоды заглянуть не желают, – продолжал тот чуть погодя. – Этот псевдоталлий – почти неиссякаемый источник энергии. Сейчас его запасов хватит, чтобы миллиард лет обогревать всю систему, если Солнце погаснет. Или чтобы отбуксировать Землю к другому светилу. Но Железный Кутюрье, случись такое бедствие, и пальцем не пошевельнет. Ему невыгодно. Ему выгодно, чтобы энергетика Больших Штатов по меньшей мере зависела бы от него. А лучше – чтобы она ему принадлежала. Он хочет владеть миром. А то, что псевдоталлий – это образец материи, организованной принципиально иным образом, чем мы привыкли, его не волнует. Его не трогает, что мы, возможно, оказались на пороге новой вселенной познания. Ему нужна только власть. И власть, если рассудить, мелочная, основанная на страхе. – Помолчал еще немного. – Давай-ка спать, тем более что наш бригадир затих.
Майкл не ответил, сделал вид, что давно дрыхнет.
…Отъезд из колонии дерьмовых художников произошел буднично. Майкл улизнул пораньше, оставив Сандерса разбираться с Эллой. Шагал к перекрестку, слыша позади истерические вопли девушки и ругань приятеля, в которой, однако, тоже легко угадывались визгливые нотки. Мальчишка, думал о нем Майкл с оттенком превосходства. Никак не может понять и привыкнуть к мысли, что все на редкость хреново. Надеется проснуться в своей спальне, в ледяном поту, счастливо заморгать, приветствуя комфортную обыденность. ан нет, не проснется. Майкл это прочувствовал, нашел в себе смелость не прятаться. А Сандерс так не может.
Элла доплелась с ними до места встречи. Пока ждали Силверхенда. Майкл искоса разглядывал ее и цинично прикидывал, сумеет ли задушить голыми руками. Он боялся неприятностей. Оснований для страха хватало – в универе она его регулярно подставляла.
Но верней всего, он давно ненавидел Эллу, и неприятности стали лишь поводом от нее избавиться.
Баба она крепкая, размышлял Майкл, просто так себе шею свернуть не позволит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113