Полежим вместе, держась за руки.
— Конечно.
— Знаешь...
— Знаю.
— М-м... Ты к тому же большая умница, как я вижу. С такими вещами ты, наверное, сталкивался уже не раз, ведь ты юрист. А я — впервые.
— Я хотел бы на тебе жениться,— сказал я, словно герой дешевого романа.
— Немножко повременим с этим, мы должны лучше узнать друг друга.
— Лады. Я ждать умею.
ВЫ ПО УШИ ВЛЮБЛЕНЫ,
а девушка вашей мечты дубасит вас сумочкой, наподобие тех, что носят на длинных ремешках и у которых сила удара не меньше, чем у гуситского цепа. Это произошло в винном ресторанчике «Малокарпатский», мы встречались уже два месяца, и я набрался храбрости сказать ей о своей работе.
— Так ты шпик! А я-то, дура, считала...
— Разве не важнее то, что я порядочный человек? Что у меня есть голова на плечах и что я тебя люблю?
— Чтоб я тебя никогда больше не видела,— сказала она и убежала.
Поразительно! Вас публично опозорили, а вы, вместо того чтобы вконец разозлиться, влюбляетесь еще больше. Пунцовый как рак, я расплатился и ушел, сопровождаемый приглушенными смешками переполненного зала. Под утро меня подняли с постели, я выехал на место происшествия, отсутствовал в Праге неделю. Когда я вернулся, зазвонил телефон.
— Я тебя ищу уже третий день. Ты что, скрываешься от меня или как?
— Меня не было в городе.
— Знаешь, наверно, я должна попросить у тебя прощения. Я была идиоткой.
— Ничего не случилось, дорогая,— неосторожно произнес я, и старший лейтенант Брожек, с которым мы сидели тогда в одном кабинете, склонил голову набок и защебетал: «Дорогая, ничего же не случилось! Я вышлю тебе алименты пятнадцатого следующего месяца, когда будет получка, а сейчас не могу, поверь, не могу!»
— Я увижу тебя, любимый?
— Да. Сегодня во второй половине дня.
— Ты придешь ко мне?
Что в переводе означало полное примирение, целую ночь счастья и любви.
— Ты себе представить не можешь, как мне этого хочется.
— Ты себе представить не можешь, как мне этого хочется,— стал кривляться старший лейтенант.— Как мне хочется, чтобы ты наконец напечатал мне отчет о том, что же произошло в Бероуне. Ты себе представить не можешь, как мне этого хочется! И если в течение часа ты этого не сделаешь, то никакой «второй половины дня» не будет, не рассчитывай, а в наказание тысячу раз напишешь мне: <Шегоже вышестоящему начальнику врать, будто ты один как перст и жениться не собираешься, подавать заявление на квартиру не намерен, ибо являешься заядлым холостяком».
— Ну, ну, будет.
— Какая она из себя?
— Ты спрашиваешь об этом просто из любопытства или по долгу службы?
— Из служебного любопытства. Как товарищ.
— Она прекрасна.
— Они, мой юный друг, все такие, по крайней мере поначалу. Такое у меня впечатление.
— Но она прекрасна вдвойне, потому что останется
прекрасной даже тогда, когда минует младой любви восторг. Глаза у нее что васильки.
— Лучше сказать — что копирка,— деловито произнес старший лейтенант.— Васильки — это слишком банально.
— Длинные золотистые волосы...
— Крашеные...
— Слушай, кто из нас рассказывает — я или ты? Мне нравятся девушки с длинными волосами. И наверно, этому есть какое-то психологическое, что ли, объяснение. Моя мать носила прическу «микадо», и потому ни одна девчонка с короткой стрижкой мне не нравится,— оскорбленно сказал я.
— Ну хорошо, хорошо, Бертик! Похоже, она смахивает на сказочную принцессу. Я не хотел тебя обидеть. Так ты отстукаешь мне это донесение?
— Конечно.
Дальнейшие события развивались с бешеной быстротой.
— Я уже жить без тебя не могу!
— Я без тебя тоже, так что давай документы и пойдем распишемся!
— Л нельзя ли обойтись без этого? Зачем надевать на себя цепи? Может, со временем мы начнем раздражать друг друга?
— О нет, никогда. Но если мы не распишемся, нам не дадут квартиры. Как ты собираешься зимовать в этой берлоге?
— Еще бы, ваша светлость не может жить с любимым человеком просто так, вам подавай благонравные семейные узы!
— Ты же знаешь, семья — основа государства. А если всерьез, то мне хотелось бы иметь детей.
МЫ ЗАРЕГИСТРИРОВАЛИСЬ
через месяц. Еще через пару недель состоялся переезд,— по счастливой случайности кто-то отказался от предложенной двухкомнатной гарсоньеры. Мы прожили прекрасные дни и прекрасные ночи, чуть позже — горькие дни и прекрасные ночи, а еще позднее — горькие дни и горькие ночи.
Но я всю жизнь буду помнить, как она ложилась поперек широченной тахты и ее прекрасные золотистые волосы рассыпались вокруг головы, и, несмотря на то что она сделала потом то, что сделала, я всю жизнь буду тосковать по ней. В моих снах (когда мне удается уснуть), как живая, возникает передо мной мать, настаивает, чтобы, когда я вырасту, пошел в ювелиры; Гана стоит, обнаженная, возле плотины, вся в серебристых водяных брызгах, и кричит мне, счастливая: «Иди сюда, Тики! Мы укроемся здесь от всего мира!» Она изменила мне много раз,— собственно, я никогда не подсчитывал сколько, не то можно было бы рехнуться,— и все-таки я постоянно тоскую по ней.
Когда бы ни встретил красивую девушку с длинными волосами, я мечтаю о том, чтобы она заменила мне Гану.
Я сплю и во сне обнимаю вторую подушку, я все еще стелю на двоих и, несмотря на то что уже давно бы пора образумиться, стараюсь ощутить давно утраченный запах.
Глава V
ИЗМУЧЕННЫЙ СУМБУРНЫМ СНОМ,
я вхожу утром в кабинет, еле волоча ноги. Экснер поднимает голову, отрываясь от донесения, которое он как раз читает.
— Ну как, выспался сегодня? — сочувственно спрашивает он.
Иногда я начинаю верить, что мой лучший друг — это он, а не хорошая книга, как возвещают книготорговые рекламы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91