— вступает в разговор директор.
— Нет. Этого я сказать не могу. А теперь слушайте. Вечером мы, возможно, кого-нибудь сюда подошлем. Где у вас телефон?
— При выходе, возле туалетов.
— Отлично. Если этот пижон придет, а никого из наших здесь не будет, позвоните нам вот по этому номеру. И упаси вас боже...
— За кого вы нас принимаете! — говорит директор, становясь вновь таким, каким, вероятно, бывает всегда,— самоуверенным, строгим и справедливым.— Мы же знаем свои обязанности.
— Больше вы ничего не имеете нам сказать? — Я испытующе смотрю на них.— Если кто-нибудь из вас, как только мы уедем, побежит к телефону, то...
Директор обиженно выпрямляется.
— Все равно вы будете нас прослушивать, так ведь? — говорит повар.
Надо ли говорить: чтобы записывать все телефонные разговоры, из которых мы могли бы что-нибудь почерпнуть,— для этого у нас не хватает ни оборудования, ни людей,
— Ну, ну! — одергивает словоохотливого кока директор.— Товарищи сами знают, что им надо делать и что не надо!
— В этом можете не сомневаться! — говорю я, поднимаясь, а Микеш тем временем заканчивает записывать фамилии и адреса.
Мы выходим. Идем к машине. За нами наблюдают четверо, лица которых пятнами проступают сквозь занавеску.
— Думаешь о том же, о чем и я? — смеется Микеш.— Что они заслуживают хорошей ревизии?
— А какой шалман этого не заслуживает? — хмурюсь я.— Какое заведение сегодня не нуждается в этом, как свинарник — в уборке? Они не исключение.
— Куда теперь? В «Скотленд-Ярд»?
— Да,— вздыхаю я.— «Новый Скотленд-Ярд», этот наш сумасшедший дом. Надо еще раз прощупать Гуго.
ОКОЛО ТРЕХ ЧАСОВ ДНЯ
я — в городке Чешская Брана. Хотя я и сверялся по карте,
но все-таки поплутал, пока добрался до окраины: темпы строительства у нас действительно потрясающие — там, где на карте обозначена одинокая лесная сторожка, сейчас стоят панельные дома нового микрорайона; где на карте тропа, ныне автострада с четырехрядным движением.
Наконец я попадаю в ухоженный садик, чистенький прямо-таки по-санаторному. Крепкий старик пьет пиво, отхлебывая из кувшина. Саженными шагами подступает сюда новостройка, еще немного — и она поглотит и этот сад, и этот дом. Пока же на этом клочке земли словно бы еще длится неторопливый девятнадцатый век. Здесь все растет, послушное воле своего создателя. Стройные деревца, образцово подстриженные кусты. Овощи вытянулись на "грядке словно бы по линеечке, и даже компостная куча выглядит как-то'благообразно. Мир стоит на людях аккуратных, говаривал мой отец, а мужчина в саду, по всему видно» гораздо аккуратнее, чем когда-либо буду я. Дед взглянул на меня раз, другой, потом поставил кувшин и заковылял мне навстречу.
— Вы кого-то ищете?
— Добрый день! Любуюсь вашим садом, пан Иржи-чек. Как все тут у вас красиво, все ласкает глаз.
— Полно! — машет он рукой.— Будь у вас столько же времени, сколько у меня... Ну да нынешний год — последний. Весной сюда придут экскаваторы. А я прямехонько в дом для престарелых.
— А почему туда?
— Поставить себе новую хибару у меня уже нет сил. А в панельный дом — ни за что! Соседей я люблю, но слушать их перебранки за стеной — это уже слишком.
Он подводит меня к скамейке, на которой сидел. Дружески протягивает мне кувшин.
— Не могу, пан Иржичек. Я на машине. А вообще-то я с удовольствием составил бы вам компанию, все по боку — ив отпуск сюда. Вы один здесь живете?
— Уже восемнадцать лет,— кивает он.— Парень у меня сбежал в Канаду, теперь пишет, чтобы и я к нему туда перебрался. Да какой уж теперь смысл, сколько мне еще осталось небо коптить?
— Гм...
— Никакого смысла. Жена в могиле, уже восемнадцатый год, как я сказал. Вот и живу бобылем. Сам стряпаю, сам стираю.
— Пан Иржичек, я из угрозыска, из Праги. Ваш адрес мне дали в местном горсовете, я здесь раньше не бывал.
Приехал расспросить вас об одном пареньке, который двадцать пять лет назад снимал у вас комнату.
— А тебе это доподлинно известно? **~ Доподлинно.
— Какой же это был год? Сразу и не соображу...
— С шестидесятого по шестьдесят второй,— говорю я.— Некий Тоник Ферецкий. Потом он отсюда ушел в армию, а после армии уже не вернулся.
— А, Тонда! Ну да, Тонда. А с чего это вы о нем вспомнили?
— Да, понимаете, исчез он. Вот мы и разыскиваем его там, где он когда-то жил,— вдруг объявится.
— Не иначе как деру дал,— качает головой старик,— вроде моего балбеса. Девчонка его бросила, так он — фьють и за кордон! Да, в бегах Тоник, не иначе. Вроде и не лоботряс, а все ему было как-то не по нутру. И денег-то у него мало, а у других, мол, куры не клюют. И в Прагу-то он вернется во что бы то ни стало, дескать, там кроны сами в руки идут. И вдруг — молчок. Нашел себе дельце... не знаю, говорить ли тебе об этом. Как бы ему не повредить...
— Ерунда, пан Иржичек. Ведь прошло больше двадцати лет. Чего бы он тут ни натворил, это уже ненаказуемо, за давностью.
— Что верно, то верно. Постой, как же все это было? А, вспомнил. Наш Мирек сбежал в шестидесятом. Старуха ходила как в воду опущенная. Все не могла к тишине привыкнуть. Ну я и стал пускать жильцов. Не то чтобы по нужде,— я тогда работал на железной дороге машинистом! А чтобы старухе скучно не было, пока я на работе. Ну и пустил я этого Тонду. Он что-то там набедокурил, и его вытурили из интерната. Ну да, аккурат двадцать пять лет тому, как ты и говоришь.
— Пан Иржичек, но вы мне еще ничего не сказали о том дельце! А меня это очень интересует!
— А, ну-ну! Да пустое все это! Мальчишество. Сошелся Тонда с одним поляком, тот здесь работал, а семья у него была в Польше. Сам знаешь, у нас тут пограничная зона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91