Современное же название, как сто [ двадцать лет тому назад объяснил один местный грамотей, состоявший в дружеской переписке со знаменитым историком Палацким, обусловлено утонченностью древних обитателей города, которым претило произносить подряд согласные «д» и «б», поскольку говоривший зачастую не- I вольно брызгал слюной, А обрызгивать слюной собеседника, утверждал корреспондент ученого, противно характеру чешского народа. Немец ли ты или итальянец — продай свой товар и ступай себе с миром, продолжай путь непо-битым и неоплеванным.
Обычай чтить речного бога был в этом краю мало-помалу почти забыт. И хотя дюжина неисправимых упрямцев была перевоспитана лишь с помощью колеса, которое наши человеколюбивые предки применяли для членовредительства, а нескольких легкомысленных девиц, входивших в реку нагишом, пришлось сжечь на костре, однако, не будь постоянно обновляемых запретов, о прошлом города не было бы известно сейчас ничего. Предупреждающие надписи вдоль опушки дубовой рощи, изображение креста, а также поименование дубняка Языческой рощей способствовали сохранению местной традиции до наших дней.
И вот ровно двадцать лет тому назад стал бродить по роще эдакий чудаковатый симпатяга по имени Иржи Ковач. Чего стоят повествования с пятого на десятое?! Никакие мудрствования не могли и не могут приумножить, усовершенствовать жизнь в этом мире. Поэтому причину опеча-ленности Иржи Ковача я открою вам без обиняков.
У этой девушки было самое обыкновенное имя — Ирена Новакова. Да, ваша догадка верна. Ковач отворачивался от нее сколько хватало сил, но попробуйте прикажите стрелке компаса отклониться от магнитного полюса Земли и хоть иногда обратиться к юго-востоку, к Аравии, или указать на северо-запад, на Гренландию! Ковач вел себя так, словно лишился рассудка. Он сулил небесным светилам золотые горы и ночи напролет высматривал падающие звезды. И, несмотря на то что Иржи Ковач воспитывался в современном духе, он подкупал лукавые божества окрестных лесов апельсинами. Он гадал на картах, на кофейной гуще и, наконец, воззвал к старому Оддару. «Ты, сведущий в мирских делах и поведении дев, помоги мне»,— говорил он.
Вам-то хорошо посмеиваться сидючи дома и в ус не дуя, а ведь, помимо всего прочего, к горлу Ковача был
32 уже приставлен нож. Он носил в кармане повестку о призыве на военную службу.
Она (это мы уже опять возвращаемся к Ирене) весной того года получила паспорт. Торт с пятнадцатью свечками. Летом они встретились на лестнице, где до этого встречались уже тысячи раз. Читатель, воскликнувший, что речь идет о соседях по дому, засвидетельствовал тем самым свою сообразительность. Ковач как раз возвращался от дружков, после сабантуя, накачавшись вином до того, что оно булькало у него в животе. Он с трудом поднимался наверх, а Ирена спускалась вниз. Она улыбнулась, увидев, с каким трудом взбирается он по лестнице, в ее глазах играли искорки.
— Тебе помочь?—спросила она участливо.
— Ты что, еще чего! У меня здоровые, сильные ноги, а если что, так я худо-бедно и на руках умею ходить. Пока!
— Спокойной ночи!—засмеялась она.
Утром Ковач виновато прокрадывается на лестницу. Утром он спускается на цыпочках, чтобы никого не разбудить. Он даже не позавтракал, после вчерашнего ему было как-то не по себе. В руке у него сумка с инструментом и бутербродами, на голове — кепи а ля Шерлок Холмс. Этажом выше хлопнула дверь, и — тук-тук-тук по лестнице — его начали догонять легкие каблучки.
— А, салют, ты что так рано?
— Приветик, у нас экскурсия всем классом. Последняя,— вздыхает Ирена.
— Прощай, детство?
— Что-то в этом роде.
Они вышли в залитый солнцем двор. (Тогда еще летнего времени не было и в помине, пять утра было действительно в пять утра.) И он оглядел свою соседку в ярких лучах солнца.
Я всегда держался того мнения, что даже самые нежные цветы по сравнению с девушками — ничто. Вообразите себе тугие, загорелые лодыжки, которые вчера еще были сплошь в царапинах, а сегодня сияют, как два сонета. Присмотритесь к овалу бедер, возникшему из ничего. Мягкие темные волосы, ниспадающие почти до самой талии, которые так приятно перебирать пальцами. Еще недавно вы отмахивались от нее, как от гадкого утенка, а теперь, когда она стала барышней, готовы завлекать ее.
— Пожалуй, мне уже пора переходить с тобой на «вы»,
— Нет, нет, это мне не нравится! Ведь мы с тобой давние друзья, верно?
ОНИ БЫЛИ ДАВНИМИ
друзьями, воображаю, как она ему, наверное, осточертела,
— Иржик, можно наша Иренка пойдет с тобой в школу? Я боюсь отпускать ее одну через дорогу. Машины сейчас носятся как угорелые. Иренка, возьми Иржика крепко за руку и в школе не шали! Поднимай руку!
— Иржик, вы все идете купаться, возьмите нашу Ирен-ку с собой! Присмотри за ней, ладно? На тебя можно положиться.
Ей было восемь, когда она стеклом порезала в реке ногу. Она прибежала к своему опекуну, как перепуганный суслик.
— Глянь, у меня кровь идет!
— Обрадовала! Придется идти к врачу.
— А меня там оставят?
— Вот еще выдумала! Из-за такой чепуховины!
— Чепуховина,— произнесла она с удовольствием,— такая чепуховина.
Он ее усадил и вытащил из ноги осколок, приложил к ранке лист подорожника (подросток, который через пару лет будет способен вспомнить об Оддаре, безусловно, шел по жизни с открытыми глазами), перевязал ногу относительно чистым носовым платком. Некоторое время Ирена скакала подле него на одной ноге, пока он не сжалился над ней и не взвалил себе на закорки.
— Почапали быстрее.
— Почапали,— сказала она, обхватывая его шею руками,— это такая чепуховина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91